– Правительство Сарка не может принять ультиматум от сотрудника МПБ, – безжизненным голосом произнес чиновник. – Мои вышестоящие предупредили о том, что вы, вероятно, будете пытаться давить на меня по данному вопросу, и проинструктировали относительно фактов, каковые я имею право вам сообщить. Человек, который, согласно имеющимся сведениям, запросил оговоренные книги, совместно с двумя своими сообщниками – старостой и туземной женщиной, – совершил упомянутое вами нападение и находится в розыске. Они все еще не задержаны.
– Так они сбежали? – Юнц даже не попытался скрыть горького разочарования.
– Не совсем. Их обнаружили в пекарне Мэтта Хорова.
– Они все еще там? – Юнц впился взглядом в клерка.
– Вы недавно имели беседу с его превосходительством Людиганом Абелем?
– Какое это имеет отношение к…
– Нам сообщили, что вас нередко видят в транторском посольстве.
– Я не виделся с послом с прошлой недели.
– В таком случае советую вам увидеться. Учитывая деликатность наших взаимоотношений с Трантором, мы позволили преступникам оставаться в пекарне Хорова. В случае, если я сочту это необходимым, мне поручено сообщить, что Хоров – полагаю, вас это не удивит, – бледная физиономия клерка сделалась насмешливой, – известен нашему министерству как шпион Трантора.
Глава 6
Посол
Тиренс покинул пекарню Хорова за десять часов до встречи Юнца с чиновником министерства.
Староста шел, осторожно ведя рукой по шершавым стенам лачуг рабочих. Улицы тонули в темноте. Бледный свет, местами падавший из Верхнего города, был здесь единственным освещением, если не считать патрульных с яркими фонариками, передвигавшихся по двое, по трое.
Нижний город дремал, будто жирный ядовитый змей, свившийся кольцами под нависшим покровом Верхнего. Вероятно, где-то теплилась призрачная жизнь: что-то производили и перевозили на склады, готовясь к наступающему дню. Только не в этих трущобах.
Тиренс свернул в пыльный проулок (ночные дожди Флорины не могли проникнуть под «зонтик» бетоносплава), когда до него донесся топот. Ярдах в ста загорелся и погас свет.
Патрульные ходили по городу ночь напролет. Этого было достаточно. Они нагоняли такой страх, что для поддержания порядка почти не требовалось применять силу. Конечно, во мраке мог кто-нибудь таиться, но этой угрозой можно было пренебречь, даже если сбросить со счетов патрульных. Мастерские и продуктовые магазины хорошо охранялись, сокровища Верхнего города оставались недоступными, а воровать друг у друга, паразитируя на соседской нищете, – бессмысленно.
То, что считалось преступлениями на иных планетах, здесь практически отсутствовало. Бедняки – под рукой, да взять с них нечего. Богатых же – не достать.
Тиренс перебежал освещенный участок под щелью в бетоносплаве, не смог удержаться и взглянул вверх. На его лицо упал свет.
Не достать!
Но так ли это? Сколько раз менялось его собственное отношение к нобилям? Он был обычным ребенком, в детстве патрульные казались ему чудищами в черном и серебряном, от которых надо убегать, – неважно, нашкодил ты или нет. Нобили же представлялись таинственными и милостивыми небожителями, обитающими в раю под названием «Сарк», денно и нощно размышляющими о благополучии глупых флоринианцев.
Каждый день маленький Тиренс повторял в школе: «Да хранит Дух галактики нобилей, как хранят нас они».
«Вот именно! – подумалось теперь Тиренсу. – Пусть Дух галактики отнесется к ним так же, как они к нам. Не больше и не меньше». – Он до боли сжал в темноте кулаки.
В десять лет Тиренс написал школьное сочинение на тему «Как я представляю жизнь на Сарке». Он дал волю фантазии, вместе с тем стараясь показать отменные чистописание и стиль. Он мало что помнил из своей детской работы. Всего один абзац, где описывались нобили: каждое утро они собирались в огромном зале, раскрашенном в оттенки цветущего кырта, и во всем блеске своего двадцатифутового великолепия со скорбью рассуждали о прегрешениях флоринианцев, дискутируя, как вернуть заблудших на путь добродетели.
Учитель остался очень доволен. В конце учебного года Тиренса перевели в особый класс, где он начал изучать математику, историю Сарка и галактографию, в то время как прочие мальчики и девочки продолжили свои краткие уроки чтения, письма и морали. В шестнадцать лет Тиренса послали на Сарк.
Он до сих пор с трепетом вспоминал тот великолепный день. Ему стало стыдно.
До окраины города было уже недалеко. Порыв ветра донес сладковатый ночной запах цветущего кырта. Несколько минут – и Тиренс окажется в относительно безопасных полях. Там почти не бывает патрулей, и сквозь прорехи в облаках он вновь увидит звезды. В том числе – ярко-желтое пятнышко солнца Сарка.
Полжизни оно было и его солнцем. Когда Тиренс впервые увидел эту звезду в иллюминатор, она показалась ему не звездой, а ослепительно-ярким стеклянным шариком. Ему захотелось пасть на колени. Предвкушение скорого рая избавило его даже от страха перед первым полетом в космос.
На Сарке к Тиренсу приставили пожилого флоринианца, который проследил, чтобы мальчик искупался и подобающе оделся. Затем они вдвоем отправились в большое здание. По пути старик низко поклонился какому-то прохожему и зашипел на Тиренса:
– Кланяйся!
Тиренс поклонился и удивленно поинтересовался:
– Кто это был?
– Нобиль, деревенщина ты эдакая.
– Нобиль?!
Тиренс застыл, точно вкопанный. Старику пришлось подтолкнуть мальчика. Вот так он впервые увидел нобиля. Никаких двадцати футов роста в нем не было, человек как человек. Наверное, другие юные флоринианцы оправились от разочарования, но только не Тиренс. Что-то надломилось в нем, изменилось навсегда.
Ни разу за все время обучения, в котором он, кстати, преуспевал, Тиренс не забывал, что нобили – это просто люди.
Учение длилось десять лет. Время, остававшееся от уроков, еды и сна, он должен был посвящать услужению. Тиренс передавал сообщения, опустошал корзины для бумаг, низко кланялся нобилям и почтительно отворачивался лицом к стене, встретив саркскую женщину.
Пять лет он проработал на государственной службе. Юношу перебрасывали с места на место, чтобы как можно лучше раскрыть его способности и проверить в различных условиях.
Как-то раз Тиренса навестил пухлый флоринианец. Гость дружески улыбнулся и, ласково похлопав по плечу, поинтересовался, что он думает о нобилях. Тиренс едва подавил желание убежать со всех ног. Испугался, что его мысли неким таинственным образом проявятся в гримасе. Склонив голову, он пробормотал несколько банальностей о доброте нобилей.
Однако толстяк поджал губы и произнес:
– Ты вовсе не то хотел сказать. Приходи вечером вот по этому адресу.
