Класс. Зачем останавливался?! Запереть машину надо было и кружить, пока не кончится бензин или детская обидка у моей Ложечки.
— Больно? — она развернулась у меня на груди и участливо заглянула в глаза. Ну, тоже вариант, сыграем на жалости.
— Ног не чую. Кажется, позвоночник сломал.
Расширенные от ужаса глаза, лишили меня всяческой надежды, что Бет вообще понимает мои шутки. Хотя не исключен вариант, что они у меня дебильные. Схватил ее за талию и не дал слезть.
— Да лежи ты. В порядке я. Но свидание придется перенести, я по уши в этой жиже, ты тоже, — вытер с ее щеки брызги, оставляя грязные разводы на коже. — Поговорим теперь?
Она снова спряталась, в этот раз зарывшись у меня на груди.
— Обиделась?
Кивок. Трется от меня, вытирает остатки грязи и слез об мою толстовку. Мне не жалко, главное, что плакать перестала.
— Посмотри на меня, Бет, пожалуйста.
Опять трется, но в этот раз из стороны в сторону. Видимо, это "нет".
— Есть шанс, что простишь?
Плечами пожала. Блин, это уже начинает бесить.
— Бэйли, да поимей же ты совесть и посмотри на меня. Дай объясниться нормально!
— Не могу.
— Да, почему?!
— Не хочу, чтобы ты видел меня сейчас… Я жалкая.
Мне срочно нужна стена, чтобы головой об нее побиться.
— Сними меня очки, я тебя не буду видеть, главное, ты на меня смотри, в глаза мне. Сама решишь, серьезен я в своих намерениях или нет, и что к тебе чувствую. Договорились?
Затихла. Взвешивала мою просьбу, а потом тихо спросила:
— Ты на самом деле так плохо видишь?
— Гораздо хуже. Снимай уже, тут холодно.
Она приподнялась на локтях и очень осторожно избавила меня от очков, превратившись в смазанное пятно. Но я чувствовал, что сейчас она смотрит и будет слушать. Да и мне так будет легче говорить. Главное, начать.
— Прости меня, Бет. Я не хотел посмеяться над твоими чувствами. Я просто не поверил, что ты на самом деле хочешь со мной отношений. Хотел себе преимущество выиграть, подсмотреть что-то в твоей тетрадке, понять, как вести себя дальше. Всю свою жизнь я брал из книг подсказки и забывал, что все хорошее случалось со мной, только когда я слушался интуицию. Моя интуиция сейчас вопит: Хэндерсон, хватай эту девчонку и беги, пока не отняли, а здравый смысл отказывается верить, что ты сама меня выбрала. Я жду подвоха, понимаешь?
— А как же мои фиктивные отношения с Куртом. Вот тебе подвох наших отношений.
— Фигня. Я тоже думал, что это та самая ложка дегтя. Но вот ты сидишь верхом на мне, а не на Курте. То, что ты писала обо мне в блокноте не делает тебя чокнутой. Это очень мило, я как ненормальный радовался, а потом все испортил. Наверно, пытался вытащить из тебя еще что-то.
— Я сижу на тебе верхом. Этого мало? — смеется. Боже, кризис миновал.
— Мало, Бет. Я на самом деле жутко закомплексованный и неуверенный в себе тип, а ты… Ты разочаруешься во мне.
— Даже не знаю, что такое ты должен сделать, чтобы это произошло. Если понизишь средний балл, то брошу!
— Придется, ботанить с утроенной силой. Нравятся умные парни?
— Очень.
Как же я хочу свои очки обратно. Она же улыбается сейчас? У меня получилось?
— Что там твое гадание нам сегодня предсказало?
Она на мгновение притихла, а затем-то неохотно призналась:
— Что тебе другая девушка нравится, и мне стоит тебя забыть.
— Завязывай с этой цифирной ерундой. Нет никакой другой девушки у меня. Хотя… есть Руби и Грейс. Они считаются?
— Кто это? — в голосе Ложечки появились ревнивые нотки.
— Я знаю одно классное местечко для таких фриков, как мы с тобой. Поехали туда, и я тебе расскажу о твоих немногочисленных конкурентках. Любишь дешевый кофе из автомата?
— Мой любимый!
— Отлично. А теперь раздевайся.
— Это еще зачем?
Ложечка решила недотрогу врубить? Поздно, я уже видел, что она совсем не смущается при мне оставаться без одежды.
— Ты же не думала, что поедешь в моей машине в грязных шмотках. Сидение запачкаешь.
— У меня чистая толстовка, я же на тебя упала.
— Да? Какое упущение, — зачерпнул ладонью пригоршню влажной земли и с особым удовольствием втер ей в спину. — Как меня бесит эта кофта, ты бы знала. Вот теперь снимай и поехали.
*Гуантанамо лагерь для лиц, обвиняемых властями США в различных преступлениях, в частности, в терроризме, ведении войны на стороне противника
*Spoon (перевод с англ. Ложка, разг. Простофиля, недотепа)
Глава 14 Голая правда
Бет
Плевать на глупую тетрадку и обнаженные в ней чувства. То, что происходит со мной в эту самую секунду откровеннее миллиарда кривых сердечек и нескладных стихов. Я чувствую, как по моему лицу проносятся сотни эмоций: стыд, радость, нежность, волнение, страх. Сердце колотится на кончиках пальцев, которыми я упираюсь в грудь Эда и получаю в ответ не менее мощные точки. Впитываю каждый удар, и они сладкими волнами предвкушения содрогают мое тело. Как хорошо, что я сбежала и позволила ему догнать меня, как хорошо, что он подсмотрел о моей влюбленности. Теперь, когда он все знает, мне будет еще проще снимать с себя слой за слоем, показывать, какая я на самом деле, чтобы секретов между нами оставалось все меньше. Ненавижу тайны и недосказанности, они разрушают отношения, это они превратили моего отца в черствого циника, который не верит в любовь, а измеряет счастье только процентами полученной или упущенной выгоды.
Я не хочу так. Хочу, как сейчас.
— Как меня бесит эта кофта, ты бы знала. Вот теперь снимай и поехали.
Даже дернуться не успела, когда Эдвард щедро размазал грязь по моей любимой толстовке.
— Ты с ума сошел?
Вскочила на ноги и закрутилась вокруг своей оси, пытаясь разглядеть насколько все плохо. Плохо…
— Ну смотри, что ты со мной натворила, — Эд продемонстрировал мне свою грязную спину и джинсы. — Кроссовкам, кстати хана. Твоим тоже.
— Я не просила тащить меня. Ты сам упал.
Он недовольно скрестил руки на груди.
— Вот и вся благодарность. Окей. Могу тебя здесь оставить.
— Валяй!
Эд пожал плечами, обошел машину, открыл заднюю дверь, и… начал раздеваться. Подцепил руками толстовку и снял так, словно я тут с букетом банкнот в ожидании стою, и от эффектности его действий зжависит, сколько из них засуну ему за резинку от трусов. И почему у него голова позорно не застряла в горловине? Даже очки на месте остались. а потом он сделал этот умопомрачительный жест, от которого я всякий раз замирала, притаившись в библиотеке и таращась поверх книги. Он картинно размял ладонями шею, а затем уверенно положил руку себе на ремень.
