Встав с кровати, я подошла к двери и попыталась ее открыть, что было, конечно, глупо, ведь она была дубовой и я слышала, как меня запирали на ключ. Интересно, что собираются сделать со мной мои похитители? В голову полезли всякие ужасные мысли. Я вспомнила слухи о заключенных, которых пытают в лондонском Тауэре. Мне ясно представились клещи для пальцев, дыба и тиски, этот страшный железный ящик в форме женщины, утыканный гвоздями: жертв помещали в этот ящик, и под шутки мучителей он сжимал жертву в «объятиях», пока гвозди не вонзались в тело.
Они не посмеют такого сделать, уверяла я себя. Но ведь есть и другие пытки, без столь изощренных инструментов.
С каждой минутой во мне рос страх. Раньше я мечтала о приключениях. Теперь мне хотелось только одного: оказаться опять в моем уютном коконе.
Я вздрогнула, так как послышались шаги. Я посмотрела на свои часы, все еще висящие на цепочке, и удивилась, увидев, что было уже девять часов.
Да, кто-то подошел к моей двери. В замке повернулся ключ, дверь с трудом открылась. Позднее мне стало известно, что мансардой пользовались редко.
Я ожидала увидеть гнусного Френшоу, но вместо него там стоял юноша. Я удивилась, потому что он был примерно одного со мной возраста, и это успокоило меня. Более того, по сравнению с ожидаемым Френшоу или одним из его людей этот мальчик казался красивым. Он был без парика, и его вьющиеся волосы образовывали сияющий ореол вокруг лица. Кожа у него была гладкая и бледная, глаза синие. Я решила, что это мне снится или, может быть, меня убили и я попала на небо. Лицо мальчика поражало такой чистотой выражения, что его можно было принять за ангела.
Он внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Вы готовы сказать нам, что вы передали врагу? Значит, все-таки он один из них. Странно, что он был так молод и выглядел таким невинным.
— Я уже сказала, что ничего не знаю, — резко ответила я. — Больше мне нечего сказать. Лучше отпустите меня. Когда моя семья узнает, как со мной обращались…
Он поднял руку, останавливая меня.
— Я не выпущу вас отсюда, пока вы не откроете нам все, что знаете.
Я в отчаянии закричала.
— Что я могу сказать, когда я ничего не знаю! Если даже вы будете держать меня здесь, пока я не умру от холода и голода, я все равно ничего не смогу вам сообщить, потому что ничего не знаю.
— Вы голодны? — спросил он.
— Я уже давно не ела.
— Подождите, — сказал он и вышел, заперев за собой дверь.
Настроение мое немного улучшилось. Он был очень молод и, может быть, обратит внимание на мои слова, и тогда мне удастся убедить его, что я говорю правду. Но как быть с другими?
Прошли долгих десять минут, прежде чем юноша вернулся. Я слышала, как он шел по галерее, поднимался по ступенькам в мансарду. Он открыл дверь и вошел с подносом, на котором стояла чашка с овсяной кашей.
— Вот, съешьте это, — сказал он. Я взяла поднос. Меня мучил зверский голод, и еда никогда не пахла так вкусно.
Когда я все съела, юноша сказал:
— Теперь, когда вам лучше… теперь вы будете говорить?
— Я чувствую себя лучше, — ответила я, — и хочу говорить, но не могу сказать вам того, что вы хотите услышать просто потому, что я не знаю этого.
— Вы хорошая шпионка, — сказал он почти восхищенно, — но в конце концов сдадитесь.
— Сколько вы собираетесь держать меня здесь? Он пожал плечами.
— Это зависит от многого.
Я сидела на кровати; он сел в кресло и стал внимательно изучать меня.
— Когда вы родились? — спросил он.
— В феврале тысяча семьсот второго года.
— Я родился в ноябре тысяча семьсот первого года, то есть я чуть старше вас.
— Всего на три месяца.
— Три месяца могут значить очень много. Теперь я ваш тюремщик до тех пор, пока не вернутся мужчины.
— Вернутся? Откуда?
Сердце мое забилось. Все казалось светлее с приходом в мансарду этого симпатичного юноши.
— Вы слышали ночью шум?
— Нет.
— Вероятно, здесь, наверху, не было слышно. Все спешно уехали. Скоро дело будет сделано. Верные горцы маршируют в Англию. Они призывают всех присоединиться к победной армии шотландцев. Они идут на Престон.
— Вы хотите сказать, что они вторглись в Англию? Значит, будет война?
— Все скоро кончится. Англичане отступают перед храбрыми горцами. Яков скоро будет здесь, чтобы предъявить свои права на трон.
— Вы преданный якобит?
— Конечно. Вас не правильно воспитали. Я все о вас знаю. Кое-что мне рассказали, об остальном я догадался. Они не знали, что с вами делать. Некоторые хотели убить вас.
— Убить меня! Они, наверно, с ума сошли.
— Они говорили, что это мой дядя сошел с ума, оставив вас в живых.
— Кто ваш дядя?
— Сэр Томас Френшоу.
— О, значит, вы его племянник. Он кивнул.
— Я живу здесь с ним. Он меня вырастил. К сожалению, я очень мало его вижу. Он храбрый и добрый человек.
— Вряд ли он был добр ко мне. Что касается его храбрости, то, чтобы запугивать невиновную девушку, требуется не много храбрости.
— У вас острый язык.
— Острые языки часто бывают хорошим оружием. Не таким эффективным как шпага, но тоже вполне пригодным.
— Вы необычная девушка. Вы кажетесь намного старше своего возраста.
— Этого потому, что вы слишком юны для вашего возраста.
— Нет. Я могу обскакать многих грумов, и мой учитель фехтования говорит, что я хоть завтра могу выиграть дуэль.
— Большие достижения! — насмешливо сказала я. — Еще вы можете быть тюремщиком девушки, которая не в состоянии напасть на вас… разве что своим острым языком.
Юноша засмеялся.
— Вы не похожи ни на кого из тех, с кем я был знаком раньше.
— Конечно, ведь я шпионка.
— Значит, вы признаете это, — быстро сказал он.
— Вы совсем еще мальчик, — надменно сказала я. — Вы даже не понимаете, что я смеюсь над вами.
— Помните, что вы моя пленница. Пока не вернутся люди, я полностью за вас отвечаю.
— Тогда берегитесь… я могу убежать.
— Не сможете. Здесь полно слуг. Все они знают, что вас надо сторожить. Мой дядя и его друзья скоро вернутся.
— Если они вернутся с победой и бедного Георга отправят в Ганновер, а святого Якова коронуют, тогда мои маленькие грешки уже не будут иметь никакого значения.
Он задумался.
— Верно. Это может быть вашим спасением. Значит, вы надеетесь, что Яков победит?
