— Боитесь? — спросил Ланс. — Ну же, давайте. Который из вас? Ставим горячую говядину с клецками против хлеба с сыром.
— Я принимаю вызов, — ответил первый из них и выхватил шпагу.
— Джентльмены! — воскликнул Ланс. — Давайте заключим пари. Каковы ваши предложения? Скажем, вы даете мне двадцать фунтов, если я выиграю. Если же нет… но, черт Я так уверен в победе, что даю по двадцать каждому, если он проткнет меня первым.
— Спор решит первый удар? — спросил просиявший Тимперли.
— Пусть будет так, — сказал Ланс.
— Когда начнем?
— Здесь и сейчас.
Хозяин и хозяйка стояли в испуге, несколько пассажиров с изумлением следили за спором Они шепотом обсуждали причину дуэли, глядя на Ланса почти с обожанием. Я гордилась им и в то же время боялась за него, но в глубине души знала, что он победит. Другого исхода я просто не могла представить, и с первым ударом шпаг меня охватило общее возбуждение. Я молилась за успех Ланса.
— Ланс… ну же, Ланс! — шептала я. Пассажиры дилижанса подняли шум, орали и свистели, а хозяин стоял, сжимая и разжимая кулаки.
Через несколько мгновений все было кончено. Ланс победил. Он проткнул своего соперника, забрызгав кровью его элегантные манжеты, издал победный возглас, поднял шпагу и застыл на несколько секунд, словно средневековый рыцарь, победивший в борьбе добра со злом.
— Двадцать фунтов мне и обед для пассажиров! — воскликнул он. — Какая замечательная схватка!
Трое господ опечалились, но смирились со своей судьбой. Деньги перешли из рук в руки, и господа удалились в гостиную, а пассажиры дилижанса толпой повалили в столовую, болтая о приключении, с которым они встретились.
Ланс коснулся моей руки:
— Пора на покой. Нам надо встать рано утром. Он взял меня под руку, и мы стали подниматься по лестнице. Когда мы подошли к моей комнате, он спросил:
— Что вы думаете о нашем маленьком скандале?
— Я гордилась вами, — сказала я.
— О, благодарю вас.
— Но мне жаль, что в это дело вмешались деньги. Они все испортили.
— Если пассажиры получили свой обед, должен же я тоже что-то получить?
— Это досадно. До того момента казалось, что вы совершаете благородный поступок, защищая людей из дилижанса. А потом получилось, что все это вы затеяли ради денег.
— Я никогда не упускаю случая рискнуть.
— Да, знаю. Но насколько было бы лучше без этого.
Ланс взял меня за подбородок и посмотрел мне в лицо.
— Ваша беда в том, Кларисса, что вы всегда ищете совершенство. Не надо. Понимаете, вы никогда не найдете его.
— Почему?
— Потому что его нет в мире.
Я подумала о Диконе. Разве это не было совершенством? Да, пока мы не расстались. Возможно, Ланс прав и в жизни нет совершенства. Надо быть готовой к этому, не искать его и не надеяться, а просто принимать все как есть.
Ланс задумчиво улыбался мне. Потом он наклонился и легонько поцеловал меня.
— Как следует выспитесь, моя дорогая, и вставайте пораньше. На рассвете мы должны выехать.
ПРИГОВОР
Когда мы отъехали от трактира, на небе появились первые лучи солнца. На самом деле было не так уж и рано, ведь в это время года дни короткие. Ланс сказал, что мы прибудем домой к Рождеству и моя семья, конечно, будет рада этому.
Мы больше не видели ни Тимперли, ни его друзей.
Но нескольких пассажиров мы встретили, потому что дилижанс тоже должен был рано отправляться. Одна из пассажирок сказала мне о Лансе:
— У вас превосходный кавалер.
Я засияла от гордости и согласилась с ней. И мы уехали.
Ланс, казалось, забыл о вчерашнем инциденте. Наверно, в той волнующей жизни, которую он вел, это было обычным явлением. Он пел и то и дело заставлял меня подпевать ему. Когда я начинала петь, мое настроение поднималось. Такое воздействие оказывала на меня его компания.
В положенное время мы подъехали к трактиру «Бочка и виноград», где, как сказал Ланс, о нас хорошо позаботятся. Я заметила, что он настоящий знаток трактиров.
— Да, я бывалый путешественник, — ответил он.
Мы вошли, и нам опять подали очень хороший ужин. Мы познакомились с другими гостями, на этот раз настроенными дружелюбно.
Двое мужчин путешествовали со своими женами, и по всему было видно, что это благородные люди. Из дружеской беседы с ними мы узнали, что они направляются домой, в Лондон. Они знали Ланса понаслышке, и им было приятно оказаться в его обществе.
Во время совместного ужина выяснилось, что у них с Лансом были общие знакомые.
— Я помню старого Черрингтона, — сказал один из них, — За одну ночь он потерял двадцать тысяч в этом… как его… «Кокосовом дереве».
— Там целые состояния переходили из рук в руки, — сказал Ланс, сверкая глазами. — Одно время это был самый многолюдный игорный притон в Лондоне.
— Послушайте, — сказал один из мужчин, — а не встряхнуться ли нам прямо сейчас?
— Меня это вполне устраивает! — воскликнул Ланс.
Сердце у меня упало. Я надеялась, что мы посидим и поболтаем всласть. Но Ланса уже охватила лихорадка азарта, и он не мог отказать себе в удовольствии.
Как только ужин был закончен, они сразу же начали играть. Ланс повернулся ко мне и предложил пораньше лечь спать, так как мы должны отправляться на рассвете, если хотим завтра же попасть в Лондон.
Я поняла, что от меня отделываются, и, приняв равнодушный вид, пожелала компании спокойной ночи.
Хотя я не переставала думать о Диконе и волновалась за него, меня несколько уязвило то, что Ланс предпочел меня компании этих незнакомцев. Почему он хватается за малейшую возможность потерять свои деньги? Более того, он оставил меня одну, объяснив нашим попутчикам, что я племянница генерала Эверсли и что ему поручили сопровождать меня до Лондона, причем поспешил добавить, что это для него самое приятное поручение.
На меня не подействовали эти льстивые речи, и все равно я сердилась, потому что он так легко отпустил меня, чтобы насладиться игрой со своими новыми друзьями.
Я разделась, легла, но заснуть не могла. Я вновь переживала дни, проведенные с Диконом, вспоминала все его слова и чудесное зарождение любви между нами. Это можно было сравнить с восходом солнца: сначала появляются первые проблески света на небе, потом вдруг выплывает солнце во всей своей красе, чтобы коснуться всего живого каким-то мистическим волшебством.
Чем больше я сердилась на Ланса, тем поэтичнее мне казались наши отношения с Диконом; но, что удивительно, даже в разгар своих мечтаний я чувствовала глубокую обиду на Ланса.
