— Вы это одобряете? — спросила она.
— Сказать по правде, Жанна, я сама это предложила.
— Тогда опять начнутся карточные игры. Вы этого хотите?
— Нет, конечно же, я этого не хочу. Но мне кажется, что моей сестре нужны новые знакомства.
— Чтобы найти для нее мужа? — спросила напрямик Жанна.
— Я так не говорила, Жанна.
— Да, но вы не всегда говорите то, что думаете.
— Ну, если бы даже я так думала, это ведь неплохая идея, не так ли?
— Это было бы очень хорошо Мадам Эмма не та, за которую вы ее принимаете.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила я с некоторым раздражением.
Мне были неприятны частые недомолвки Жанны относительно Эммы.
— Понаблюдайте за ней, — прошептала Жанна. — Я полагаю, она понимает толк в мужчинах. А мужчины есть мужчины… даже лучшие из них.
Я понимала, что она имеет в виду Ланса, к которому она испытывала сильное чувство восхищения из-за его красивой внешности, элегантного стиля одежды, изысканных манер.
— Иногда ты несешь сущий вздор, Жанна! — воскликнула я.
Она чересчур сильно потянула за волосы, собирая их в узел, и я протестующе вскрикнула.
— Вот увидите, — сказала она мрачно.
Прошло немного времени, и я пожалела о том, что предложила устраивать приемы, потому что веселые собрания почти всегда заканчивались карточной игрой за круглым столом.
Ланс, который взялся было за ум после недавно постигшей его беды, снова с горячностью принялся за старое. Эмма тоже почувствовала вкус к игре. Ланс сказал, что она очень хорошо играет в фараон, и они иногда стали играть в карты по утрам. Я часто уходила от гостей, не дожидаясь окончания игры. Впрочем, никто этого не замечал: единственное, что заботило окружающих, когда ставились столы, была игра.
Ланс переживал полосу везения и был уверен, что со временем вернет все, что потерял.
— С везением всегда так, — говорил он. — Сегодня тебе везет, а завтра нет.
Я снова оказалась в непростой ситуации, но мне не хотелось быть надоедливой женой; я давно поняла, что, несмотря на все мои усилия, Ланс останется игроком. Мне кажется, что я ничуть не меньше беспокоилась и об Эмме. Ланс, по крайней мере, мог заботиться о себе сам. Я уговаривала его не разжигать в Эмме страсти к игре.
— Где она возьмет деньги? — спросила я. — Ты же знаешь, какие у нее обстоятельства.
— Не отказывай ей в приятном времяпрепровождении, Кларисса, — ответил он. — Бедная девочка, ей было так тяжело. Ее это так радует, и у нее есть чутье игрока. У нее есть и способности и везение. Бывают такие люди, понимаешь?
— Но она не может себе этого позволить…
— Об этом не беспокойся. Вначале я помогу ей. Если она выиграет, то вернет мне долг, если нет — мы забудем об этом.
— Ах, Ланс!
Он обнял меня и поцеловал, как обычно, смеясь при этом.
— Пусть девочка повеселится, — заключил он.
— Это не лучший способ.
— Мы не можем все быть похожими на тебя, дорогая Я замолчала, чувствуя себя ханжой, мешающей другим получать удовольствие.
Через несколько дней я стала свидетелем небольшой ссоры между Жанной и Эммой. До этого враждебность между ними была хотя и явной, но безмолвной.
Я шла в комнату Эммы, когда услышала их громкие сердитые голоса. Я замедлила шаг и, не удержавшись, прислушалась к тому, что они говорили. Они быстро и раздраженно разговаривали по-французски.
— Поосторожнее, — говорила Эмма. — Ты ведь сейчас не на улице де ла Моран.
— Откуда вам известно, что я вообще когда-либо была на этой улице?
— Ты же знаешь, что жила там со своей матерью и бабушкой Поэтому тебе знакомы только самые неприглядные из самых низких сторон жизни.
— Мы жили там потому, что не могли позволить себе ничего лучшего. Но откуда вам это известно?
— Я слышала, как ты говорила.
— Я не могла упоминать этого в вашем присутствии. Никогда. Никогда.
— Успокойся и не разговаривай так с теми, кто выше тебя.
— Вы… вы. — вскричала в ярости Жанна — Берегитесь. Если вы обидите мою госпожу Клариссу, я убью вас.
Я не стала больше слушать, повернулась и поспешила уйти.
Мне не нравилась эта растущая враждебность между Жанной и Эммой, так же, как не нравилась игра, которая снова становилась неотъемлемой частью нашей жизни.
* * *
Лето и осень прошли в напряженной обстановке, и казалось, что Рождество наступило очень быстро. Как обычно, мы собирались в Эндерби и отправились туда с Альбемарл-стрит утром 20 декабря, надеясь отъехать как можно дальше до наступления темноты.
Это было немного рискованное путешествие, потому что рано установилась холодная погода и зима обещала быть суровой.
Нам понадобилось три дня, чтобы доехать до Эндерби, и Дамарис очень тревожилась, представляя себе состояние дорог. Эмма, естественно, сопровождала нас вместе с Жан-Луи; ребенку был оказан великолепный прием, все им восторгались, за исключением Сабрины. Я была уверена, что она боится лишиться из-за него положения самой важной фигуры в Эндерби. Однако она рада была видеть меня, и я была тронута ее бурным приветствием.
— Пойдет снег, — сказала она мне, — все замерзнет, и мы будем кататься на пруду У меня есть пара новых коньков, хотя до Рождества я их не получу. Их купил мне папа.
Теперь, когда я больше не жила в Эндерби, мне стало ясно, что имели в виду люди, когда говорили, что с этим местом связано что-то дурное. Были ли это давние трагедии, которые произошли здесь, или дом был построен так, что в него проникало мало света, а роскошные деревья росли слишком близко к нему и еще больше затеняли его, — не знаю. Но в нем было что-то угрожающее, и я обратила на это внимание еще до того, как случилась беда.
Когда мы прибыли, во веек каминах поднимались высокие языки пламени и Дамарис, как обычно, приукрасила жилье к Рождеству, отчего дом стал менее мрачным… и все же в нем чувствовалось что-то гнетущее.
Я проводила много времени с Сабриной, которая настаивала на этом. Она была глубоко привязана ко мне и смотрела на меня как на старшую сестру, что было естественно, поскольку Дамарис стала мне матерью. Сабрина с гордостью показала мне свои подарки. Больше всего она гордилась коньками, за ними следовали меховая муфта, которую подарила ей мать; за ними шел мой подарок — седло для пони, которое, как я знала, ей очень хотелось получить. Она с вожделением смотрела на все эти подарки, поминутно подбегала к окну, чтобы посмотреть на снег, и сто раз узнавала у Джереми, не застыл ли пруд, чтобы можно было кататься на коньках.
Ей не понравилась Эмма, вероятно из-за того, что она была матерью Жан-Луи, про которого Сабрина говорила: «Этот глупый ребенок».
