Сидя в кресле, леди Тремейн наблюдала за своей падчерицей. Даже в грязном платье и с непричесанными волосами та все равно была привлекательнее любой из ее дочерей. Разумеется, это бесило леди Тремейн. Она понимала, что Дризелла и Анастасия будут выглядеть лучше только в одном случае – если сама Элла будет выглядеть хуже. Значит, льющийся от Эллы добрый свет должен погаснуть, и сделать это нужно как можно скорее и любой ценой.
(Ах, дорогой читатель, теперь ты видишь, как панически боятся света жестокие, темные сердца! Как боятся его жестокие и завистливые люди! Но удивительно не это. Странно то, что они, похоже, никак и ничему не могут научиться…)
Глава четвертая
Дни, сливаясь, текли один за другим. Мачеха по-прежнему требовала от Эллы исполнения все новых и новых своих капризов. Единственным утешением для девушки оставались отцовские письма и мысли о его скором возвращении. И вот однажды днем она услышала знакомый стук копыт, а затем и громкий стук в дверь.
– Наконец-то! – закричала Элла, сбегая вниз по лестнице.
Но когда она распахнула дверь, улыбка на ее лице погасла. В дверях стоял фермер. В одной руке он держал свою шляпу, в другой – поводья Галахада.
Конь низко опустил голову, коляска за ним была пуста. Отца Эллы нигде не было видно.
Фермер уставился в землю, затем медленно поднял голову и с печалью в голосе сказал:
– Ваш отец, мисс… В дороге он заболел. Его больше нет, мисс. Он умер.
Это было невыносимо! Перед глазами Эллы все поплыло, кровь отхлынула от лица, она побледнела, ее охватила дрожь. Девушка протянула руку и оперлась на дверной косяк, чтобы не упасть. За ее спиной появились леди Тремейн, Анастасия и Дризелла.
– Перед кончиной он говорил только о вас, мисс, – сказал фермер, пытаясь хоть как-то утешить Эллу. – И еще о вашей матери.
Леди Тремейн недовольно поджала губы.
Не предполагая, какое сильное впечатление производят его слова, фермер продолжил:
– Я должен передать вам вот это, – он полез в свой дорожный мешок и вытащил из него сухую веточку.
Из глаз Эллы ручьями хлынули слезы. Схватив веточку, она прижала ее к своему сердцу. Стоявшие у нее за спиной Анастасия и Дризелла принялись недовольно ворчать.
– А как же мои кружева? – спросила Анастасия.
– И мой зонтик, – добавила Дризелла.
– А сами не видите, что ли? – огрызнулась леди Тремейн. – Нет ни того, ни другого. Ничего нет.
Элла встретилась с мачехой взглядом. Ей показалось, что в глубине глаз леди Тремейн промелькнуло нечто похожее на жалость. «Может ли такое быть? – мелькнуло у нее в голове. – Неужели мачеха хотя бы отчасти способна разделить мое горе?»
Но тут леди Тремейн вновь заговорила.
– Мы разорены, – сказала она. – На что мы теперь будем жить?
Она ушла в дом, вместе с собой уведя своих дочерей. Элла поблагодарила фермера и медленно закрыла дверь. Оставшись одна, она, обессилев, сползла по ней на пол. Сердце ее разрывалось. Теперь она осталась одна-одинешенька во всем мире и не знала, что же с ней будет дальше.
Долго гадать о своей судьбе Элле не пришлось. Спустя несколько дней после известия о смерти мужа леди Тремейн рассчитала всех слуг. После их ухода вся работа по дому легла на плечи Эллы. И ей же пришлось собрать оставшиеся после отца вещи и распродать их буквально за бесценок. Ей приходилось бегать за водой и тащить полные ведра, когда сводным сестрам хотелось принять ванну.
Любого другого такая жизнь привела бы в отчаяние, но только не Эллу – она никогда не унывала и не вешала нос, сколько бы новых обязанностей ни навьючивали на нее леди Тремейн и сводные сестры. Элла всегда что-то мурлыкала себе под нос, собирая овощи в оранжерее. Напевала, когда стирала и гладила. Она улыбалась даже тогда, когда помогала леди Тремейн надевать платья, стоившие намного больше, чем жалованье уволенной из дома прислуги.
Элла видела, как смотрит на нее мачеха – как на лишний рот, который приходится кормить, как на незваную гостью в доме, который теперь принадлежит только ей. Но Элла не нарушит свои обещания, ни то, которое дала много лет назад своей матери, ни другое, данное совсем недавно отцу. Она не нарушит их, даже если с каждым днем все больше становится не сестрой, не дочерью, а простой служанкой.
Лишь поздно вечером, когда все дела были переделаны, а мачеха и сводные сестры уже лежали в постелях, Элла могла наконец немного отдохнуть. Тогда она и позволяла себе немного взгрустнуть. В один из таких вечеров Элла почувствовала себя такой уставшей, что даже не смогла проглотить ни кусочка. Тогда она положила на пол корку хлеба, ломтик сыра и позвала своих единственных друзей – мышек Жаклин и Гаса. Те не заставили себя долго ждать и привели с собой двух своих детей-мышат, которых Элла назвала Исав и Иаков. Наблюдая за тем, как ужинают мыши, Элла была рада, что, хотя бы они благодарны ей за то, что она для них делает.
Затем, слишком уставшая, чтобы тащиться к себе на чердак, Элла свернулась клубочком возле камина и уснула, пригревшись в волнах тепла от остывающих углей.
Проснулась Элла как от толчка. Угли в камине давным-давно остыли, было слышно, как наверху возятся уже проснувшиеся мачеха и сводные сестры. Девушка испуганно вскочила на ноги и принялась быстро готовить завтрак. Как только вода в чайнике начала закипать, Элла позвонила в колокольчик, давая знать, что завтрак готов.
Тремейны теперь снова завтракали не в постели, а как прежде, внизу, в гостиной, и требовали, чтобы завтрак им всегда подавали в одно и то же время.
Спустя несколько минут Элла вошла в гостиную, чтобы подбросить дров в камин. Ее новые родственницы уже явились, и леди Тремейн встретила свою падчерицу ледяным взглядом.
– Я полагала, что завтрак уже готов, – сказала она, и уголки ее губ недовольно опустились.
– Он готов, мадам, – ответила Элла. – Только сначала я подброшу дров в огонь.
Такой ответ еще больше рассердил леди Тремейн.
– Нельзя ли впредь звать нас, только тогда, когда все и в самом деле будет готово? – недовольным тоном спросила она.
– Как пожелаете, мадам, – кивнула Элла. Она вышла на кухню и вскоре вернулась, принеся вареные яйца и чайник.
– Что это у тебя на лице? – подняла бровь леди Тремейн, когда Элла начала разливать чай.
Элла слегка провела по своей щеке пальцами – на них остался черный от сажи след.
– Это от камина! – воскликнула Анастасия и громко рассмеялась. К ней тут же присоединилась Дризелла.
– Иди умойся, – сказала Элле леди Тремейн. – Так ты нам золы в чай насыплешь.
Казалось Леди Тремейн упрекала ее в неряшливости, но Элла понимала, что на самом деле мачехе нравится видеть ее в таком жалком состоянии. О сводных сестрах и говорить было нечего – они буквально сияли от радости.
