Он очень не любил расстраивать мою мать, но было совершенно ясно, что ей страстно хотелось, чтобы мы побыстрее поехали в Эверсли.
— Но ведь молодой Вистон вполне справляется, не так ли? — спросила Сабрина.
Молодой Вистон был нашим управляющим. Он определенно подавал надежды, но Жан-Луи так пекся об имении, что никогда не бывал полностью счастлив, если не находился во главе дел. Его желание никогда не покидать Клаверинг значительно подкреплялось тем, что никто из нас не хотел жить в Лондоне, как того хотел мой отец, который был в большей степени городским жителем. Он редко охотился, хотя иногда, без большого энтузиазма, рыбачил на реке недалеко от дома. Единственным развлечением, которое отцу действительно нравилось, были игральные вечера. Все имение было оставлено на попечение Тома Стейплза. У нас сменилось несколько управляющих с тех пор, как умер Том, но Жан-Луи никогда не бывал полностью удовлетворен ими.
— Он вряд ли еще готов к этому, — сказал Жан-Луи.
Мать дотронулась до руки моего мужа.
— Я знаю, ты найдешь выход из положения, — сказала она. — И, конечно, так оно и будет. Жан-Луи всегда стремился угодить каждому… Впрочем, я не должна упрекать себя из-за этого.
Сейчас, когда матушка поняла, что Жан-Луи и я определенно отправимся в Эверсли, она пустилась в воспоминания:
— Как много времени прошло с тех пор, как я была там в последний раз. Интересно, старый дом все такой же?
— Я полагаю, Эндерби не сильно изменился, — ответила Сабрина. — Это был странный дом! Говорят, заколдованный. Там случались загадочные вещи.
Я что-то смутно слышала об Эндерби. Дом стоял рядом с Эверсли-кортом. Моя бабушка Карлотта получила Эндерби в наследство. Перед этим там разыгралась трагедия. Говорили, что там произошло самоубийство.
Сабрина тяжело вздохнула и продолжила:
— Я не думаю, что захочу когда-нибудь снова посетить Эндерби.
— Там, и в самом деле, обитают привидения? — спросил Дикон.
— Привидений не бывает, — сказала я. — Их выдумали люди.
— Откуда ты знаешь? — спросил Дикон.
— Это знают все, — ответила я.
— А мне нравятся привидения, — возразил мальчик. — Я хочу, чтобы там жили привидения.
— Ну это легко устроить, — сказал Жан-Луи.
— А я была счастлива в Эндерби, — промолвила моя мать. — Я до сих пор вспоминаю свое возвращение из Франции домой, то, как замечательно очутиться в любящей семье… Этого я никогда не забуду… я жила там столько лет… с тетей Дамарис и дядей Джереми.
Я знала, что она вспоминает о страшных днях своей юности во Франции, когда ее родители неожиданно скончались, говорят, что их отравили, и она была оставлена заботам француженки, которая торговала цветами на улицах.
Мать часто рассказывала об этом и о своей матери, Карлотте, прекрасной, неистовой Карлотте, дух которой позже как бы вселился в меня и которая была моей блистательной предшественницей.
— Тебе будет интересно побывать у дяди Карла, Сепфора, — промолвила матушка.
— Наверное, не будет необходимости оставаться там дольше нескольких дней, не так ли? — спросил Жан-Луи.
— Нет, я бы так не сказала. Я думаю, старик очень одинок. Он будет очень обрадован. Дикон жадно слушал наш разговор.
— Я тоже поеду, — сказал он.
— Нет, дорогой, — ответила Сабрина. — Ты не приглашен.
— Но ведь он и твой родственник тоже, а если твой — значит, и мой.
— Но он приглашает именно Сепфору.
— Я мог бы проводить ее… вместо Жан-Луи.
— Нет, — сказал Жан-Луи. — Я должен быть вместе с женой, чтобы оберегать ее.
— Сепфора не хочет, чтобы о ней заботились. Она взрослая.
— Все женщины нуждаются в опеке, когда совершают поездки, — сказала моя мать.
Дикон был слишком занят поглощением холодной оленины, для того, чтобы ответить.
Жан-Луи сказал, что, по его мнению, лучшее время для поездки наступит через три недели. Он мог бы тогда сделать необходимые распоряжения, предусматривающие, что мы не останемся больше, чем на две недели.
Мать улыбнулась ему:
— Я знала, что ты найдешь выход. Спасибо, Жан-Луи. Я немедленно напишу дяде Карлу. Может, и ты, Сепфора, захочешь послать ему записку?
Я сказала, что пошлю, и на этом мы закончили трапезу.
Дикон зевал. Ему давно было пора идти спать, и, когда Сабрина предложила ему отправиться в постель, он не возражал.
Я пошла вместе с матушкой писать письмо, оставив беседующих Жан-Луи и Сабрину.
В старой комнате для карточных игр было бюро, и я сказала, что напишу записку там.
— Может быть, тебе лучше пойти в библиотеку? — спросила мать. — Там более удобно.
— Нет, мне всегда нравилась эта комната. Я села за бюро. Мать встала рядом и дотронулась до моих волос:
— Ты ведь обожала своего отца, не так ли? Я кивнула.
— Ты очень похожа на него, — промолвила моя мать. — Светлые, почти золотые волосы… голубые глаза… поразительно голубые и ты такая же высокая, как и он. Бедный Ланс! Он потратил свою жизнь впустую.
— Он благородно умер, — ответила я.
— Твой отец растратил свою жизнь, гоняясь за удачей… Это было никому не нужно… Все могло бы быть по-другому.
— Это кажется таким давним сейчас.
— Да, остались лишь воспоминания, ты была всего лишь десяти лет от роду, когда он умер.
— Достаточно взрослая, чтобы понимать и любить его, — возразила я.
— Знаю. И здесь ты чувствуешь себя ближе к нему.
— Я помню его здесь. Отец был счастливее в этой комнате, чем где-либо еще в доме.
— Здесь он принимал гостей, здесь они играли в карты… это единственное, что делало деревню переносимой для него.
Матушка нахмурилась, и я вернулась к письму. Оно было кратким. Я поблагодарила своего родственника за приглашение и сообщила, что мы с мужем посетим его примерно через три недели. О дне приезда мы дадим ему знать позже.
Мама прочитала, что я написала, и одобрительно кивнула.
Вскоре Жан-Луи и я покинули Клаверинг-холл.
Мы хотели появиться у дяди Первого июня. Мы решили путешествовать верхом, с двумя грумами-сопровождающими и еще одним — для присмотра за седельными сумками.
— Поездки в экипаже, — сказала мать, — гораздо более опасны, ведь на большой дороге столько разбойников. Им намного легче напасть на громоздкую карету, а с грумами и Жан-Луи ты будешь в безопасности.
Немного позже пришло еще одно письмо от лорда Эверсли, в котором он рассыпался в благодарностях. Когда Сабрина прочла его, то сказала:
