— Дорогой, конечно же, я сочувствую тебе. Как бы я хотела разделить с тобой твою боль…
— Господь с тобой, — сказал Жан-Луи, — что ты говоришь? Ты дала мне все. Ты, Сепфора, и твоя мать. Я часто думал, что бы случилось со мной, если бы она не приютила меня. Моя родная мать меня не любила. Я привык относиться к тебе как к своей попечительнице. Мы были счастливы с тобой, Сепфора, не правда ли?
— О да, — сказала я, — конечно.
— Спасибо, родная. Я хотел бы, чтобы у тебя были радостные воспоминания обо мне, и поэтому боюсь…
— Чего ты боишься?
— Боюсь, что ты будешь переживать, если все это будет так продолжаться. Я иногда думаю, а что если удвоить дозу или утроить? Что будет? Я усну. Усну блаженным сном, который навсегда разлучит меня с болью.
— Жан-Луи, ты не должен так говорить. Ты собирался покинуть нас?
Он нежно погладил меня по голове.
— Только потому, что я не могу видеть, как ты страдаешь, драгоценная моя.
— Ты думаешь, что мои страдания кончатся, если ты… погрузишься в глубокий-глубокий сон?
— Погрустишь недолго, а потом забудешь. Я молча покачала головой.
— Так будет, — сказал Жан-Луи.
— Я не хочу этого слышать.
— Ты хочешь внушить мне мысль, будто я вам нужен?
— А как же иначе?
— О, Сепфора, я чувствую себя таким должником. Я окружен заботой и любовью, но почему ты должна дарить ее мне? От меня никому нет пользы. Как не прикидывай, я только в тягость вам.
— Прошу тебя, давай прекратим этот разговор. Я не хочу это слышать. Ты должен поправиться. Разве ты не веришь доктору Форстеру?
— Ты права, Сепфора. Но если все обернется безнадежностью… Ты поможешь мне, если боли станут невыносимыми?
— Прошу тебя, не говори так.
— Да чего уж там. Мое избавление от мук — в той бутылочке. Если я не смогу выносить боль, ты поможешь мне?
— Давай-ка я лучше помогу тебе лечь в постель, И позволь мне полежать рядом с тобой.
Мы лежали рядом, и я держала его руку в своей весь остаток ночи, пока под утро он не заснул.
* * *
Пришло письмо от матери. Последнее время мы переписывались часто, потому что она хотела знать, как чувствует себя Жан-Луи.
«Я понимаю, что ты, не можешь приехать к нам из-за мужа, — писала она. — И мы к вам — тоже. Это нарушило бы ваш уклад. Но почему бы тебе не разрешить Лотти пожить у нас? Ее воспитательница, милая и разумная мисс Картер, может приехать вместе с ней. Мы очень соскучились по Лотти».
Лотти пришла в восторг, когда узнала об этом. «Бедная девочка, — подумала я, — она ведь тоже устала от болезни Жан-Луи. Неплохая идея отправить ее на время куда-нибудь».
В конце июня я проводила ее в Клаверинг. Она уезжала вместе с мисс Картер в сопровождении шести слуг, которым я наказала по приезде туда сразу же возвращаться обратно, чтобы я могла знать, что они благополучно добрались до места.
Когда я вошла в спальню Жан-Луи, он лежал в постели. Увидев меня, он улыбнулся.
— Я рад, что Лотти уехала, — сказал он.
— Ты шутишь, — ответила я. — Ты же не можешь без нее.
— Да, я очень скучаю без нее. Однако для нее будет лучше не видеть меня.
— Жан-Луи, не говори так, — попросила я.
— Но это правда, — сказал он с некоторым раздражением. Это раздражение в голосе было предвестником приступа боли. — Мы должны смотреть правде в лицо, — сказал он. — Я утомляю вас всех.
— Глупости. Хочешь, сыграем в шахматы?
— А ты… — не успокаивался он, — ты должна была ехать с ними.
— Я предпочитаю Эверсли. У меня нет никакого желания ехать в Клаверинг. Ты же знаешь, что я не выношу Дикона. А матушка и Сабрина только и делают, что болтают о нем.
— Хотелось бы надеяться, что они не будут утомлять этими разговорами Лотти.
— Она будет занята своими делами. Мадлен Картер не позволит ей увиливать от уроков.
— Да, Мадлен Картер — строгая воспитательница.
— Мне хотелось бы, чтобы она не была такой строгой. Подозреваю, что она устраивает время от времени бедной Лотти выволочки по пустякам. Наша девочка не должна думать, будто ее бессмертной душе грозит ад только потому, что она позволила себе какую-то шалость.
— Неужели Мадлен такая зануда?
— Ты хорошо ее назвал. Она живет по правилам, почерпнутым из Библии. Это так просто.
— Быть может, у нее ни разу не было искушения изменить добродетели?
— Как знать? Почему бы не считать ее просто порядочной женщиной? Я не думаю, чтобы Лотти был вред от того, что Мадлен Картер с ней строго обходится. Пойду принесу шахматы.
Мы разменяли уже половину фигур, когда у Жан-Луи начался приступ боли. Я поспешила в гардеробную, достала бутылку с опием, накапала в чашку нужную дозу и дала ему выпить. У меня тряслись руки, его слова расстроили меня. Я поставила бутылку на стол и заставила Жан-Луи прилечь. Эффект был поразительным. Он открыл глаза и улыбнулся мне и тут же перевел взгляд на бутылку.
— Попробуй заснуть, — сказала я. — Я посижу рядом.
Вскоре он заснул — опий возымел свое действие.
Я взяла бутылку со стола и, увидев, что настойки осталось почти на донышке, решила тотчас отправиться к Чарльзу, чтобы привезти еще. Жан-Луи не мог обходиться без опия.
Я поставила бутылку в шкафчик, закрыла его и положила ключ в секретный ящичек. Одевшись для поездки верхом, я пошла в конюшню и, оседлав лошадь, поехала к Чарльзу.
Мне повезло, я застала Чарльза дома. Он пригласил меня в приемную, и я изложила ему свою просьбу.
— Жан-Луи сейчас крепко спит, я дала ему нужную дозу, — закончила я.
— Он проспит до утра. — Чарльз внимательно посмотрел на меня. — У вас усталый вид.
Я встретила его сочувственный взгляд и, не выдержав, отвернулась. Но он подошел ко мне, взял меня за плечи и повернул к себе.
— О, Сепфора… — Он обнял меня и стал целовать мне волосы.
— Я больше этого не выдержу, — сказала я. — Ему все хуже и хуже.
— Это можно было предвидеть с самого начала, — ответил Чарльз.
— Но неужели нельзя ничего изменить?
— Мы делали все, что могли. У него нет явных физических нарушений, у него сильный организм.
— Он не сможет вынести этих приступов боли.
— Да, это ужасно. Я готов сделать все, чтобы помочь ему…
— Я знаю, — сказала я, — знаю…
— А вы знаете, что я люблю вас? — неожиданно выпалил он.
Я умолкла в растерянности. Да, я догадывалась об этом. Я уже давно чувствовала это.
