– Как это? – недоуменно сводит он брови.
Я зарываюсь лицом в ладони.
– Боже, Лео. Не заставляй меня произносить этого вслух.
– Я не понимаю, – искренне теряется он.
– Ты не мог этого не заметить. Мы всегда вместе, и…
– Тедди? – мягко спрашивает брат. Я осмеливаюсь бросить на него взгляд, и он кивает, видя выражение моего лица: – Ага.
– Ты не кажешься удивленным.
– Я не был полностью уверен. Но подозревал.
– Почему никогда ничего не говорил?
– А почему ты молчала?
– Потому что это унизительно, – несчастно отвечаю я, – безответно кого-то любить.
– Ты не можешь знать наверняка, что твое чувство безответно.
– Вообще-то могу. Это выяснилось во время нашей вчерашней ссоры.
Глаза Лео расширяются за очками:
– Правда, что ли?
– Да. Мы поцеловались…
– Поцеловались?
Я смеюсь, но далеко не радостным смехом.
– В то утро, когда узнали, что Тедди выиграл. Но этот поцелуй ничего не значил. Во всяком случае, для него. Он ясно дал мне это понять.
Лео протягивает руку через стол и ободряюще похлопывает по моей ладони:
– Мне очень жаль. Тебе станет легче, если ты узнаешь, что я составил список самых дурацких поступков Тедди? Могу перечислить в хронологическом или алфавитном порядке. Как тебе больше нравится?
– Спасибо за предложение, – грустно улыбаюсь я. – Оно много для меня значит. Но мне это вряд ли поможет.
Лео угрюмо кивает.
– Значит, ты безнадежно влюблена?
– Боюсь, что так.
– Можно тебя кое о чем спросить?
Я киваю.
– Знаю, что сердцу не прикажешь, но…
– Что?
– Как ты умудряешься так сильно доверять кому-то – особенно такому человеку, как Тедди, который столько раз тебя подводил, – когда совершенно не доверяешь Вселенной?
Я хмурюсь, а потом, не подумав, говорю:
– А как ты умудряешься быть таким суеверным, когда с тобой никогда не случалось ничего плохого?
Мы смотрим друг на друга немного ошеломленно, хлопая глазами. Музыкальный автомат переключается на новую песню. Официант со звяканьем расставляет на столе наши тарелки и уходит, не спросив, нужно ли нам еще что-нибудь. Да и слава богу, так как я сейчас не знаю, как ответить на этот вопрос. Нам столько всего нужно, что и не перечислить. Нужное нам может заполнить весь этот зал. Весь этот город.
Мы с Лео не притрагиваемся к еде.
– Именно поэтому, – наконец сдавленно произносит брат. – Поэтому я так суеверен. Потому что со мной никогда не случалось ничего плохого.
– Лео…
– Тебе, наверное, трудно в это поверить, но если в жизни всегда все хорошо, то начинаешь переживать, не случилось бы чего-то плохого. Особенно когда понимаешь: так не должно быть. У меня в жизни все было легко и просто, не то что у тебя или Тедди… – Лео умолкает и откидывает голову назад. Мне видно лишь его горло и дергающийся кадык. – Это кажется каким-то неправильным.
– Эй… – начинаю я, но он опускает голову и смотрит на меня. И печаль в его глазах заставляет меня замолчать.
– Возможно, все было бы по-другому, если бы в моей жизни не было вас. Возможно, было бы легче не думать о тех ужасных вещах, которые могут случиться. Но я не могу об этом не думать, поскольку эти ужасные вещи случились не со мной, а это значит, что плохое меня еще ждет. Это значит, что однажды и у меня под ногами разверзнется земля.
– С чего ты это взял?
– А ты сама подумай. Моя жизнь идет как по маслу. Наверное, самым тяжким в ней было признание в моей сексуальной ориентации. Но даже это прошло не настолько драматично, насколько можно было бы ожидать.
Я киваю, вспоминая, как он впервые признался мне в этом. Летом, накануне девятого класса. Правда, я к тому времени уже и сама догадалась. Мы ели мороженое в Линкольн-Парке, и я сболтнула о том, что сохну по Трэвису Риду. Лео опустил ложку и посмотрел на меня с искренним удивлением.
– Что? – спросила я.
– Мне он тоже нравится, – выдал он.
Мы с секунду таращились друг на друга, а потом расхохотались.
Потом оказалось, что Лео больше во вкусе Трэвиса, чем я. И они разделили свой первый поцелуй на школьной стоянке после осеннего бала. Через пару месяцев Лео решил, что готов признаться в своей ориентации и родителям.
– Все будет хорошо, – успокаивала я его, после того как он, помаячив туда-сюда, озвучил мне, что собирается сказать своим. – Родители любят тебя. Я других таких замечательных людей не знаю. Они самые лучшие. К тому же они – демократы, а это означает, что они практически обязаны поддержать тебя, верно?
– Верно, – неуверенно буркнул Лео.
Даже с такими родителями невозможно было знать наверняка, как они отнесутся к его признанию. Однако час спустя Лео вернулся слегка ошеломленным. Прежде чем я успела задать вопрос, он с непомерным облегчением на лице ответил:
– Все прошло… до странности хорошо.
Сейчас же он почти разочарован, что все прошло настолько спокойно.
– Это была единственная трудность в моей жизни, но и она, по большому счету, не принесла мне особых проблем. Да, конечно, не все было гладко, и девятый класс дался мне не очень легко, но давай смотреть правде в глаза: все могло быть гораздо хуже.
– Стоит только вспомнить, как твои родители повесили над твоей постелью постер мужской футбольной команды.
Лео прыскает:
– Стыдоба какая.
– Они пытались тебя поддержать.
– И я про то же.
– То есть?
– Мне невероятно везет. Слишком везет. Так не может продолжаться вечно. Обязательно случится что-то плохое.
– Я не к тому…
– Вы с Тедди – мои лучшие друзья. – Лео пристально смотрит мне в глаза. – И вы пережили столько плохого. Слишком много плохого. Это несправедливо. Особенно по отношению к тебе. С тобой произошли ужаснейшие вещи, ты заслуживаешь счастья больше, чем кто-либо другой, и я чувствую себя виноватым из-за того, что у меня в жизни…
– Лео, – мягко прерываю его я. – Вряд ли где-то там есть огромное воздушное табло, на котором ведется подсчет, сколько плохого или хорошего пережил человек. – Я на несколько секунд замолкаю. – Справедливость не является данностью в этом мире.
– А если ты ошибаешься? – спрашивает Лео, подавшись вперед. – Посмотри, Тедди не повезло с отцом, и он выиграл в лотерею. – Может, так Вселенная загладила свою вину.
