– Я опаздываю, – говорю я Тедди и, подняв взгляд, понимаю, что мне наконец-то удалось пробить брешь в его терпеливом добродушии. Теперь не только я раздражена на него, но и он – на меня.
– Если тебе казалось, что после возвращения я тебя избегаю, – цедит он сквозь сжатые зубы, – то, возможно, так оно и было.
– Та-ак. – Я скрещиваю руки на груди.
– Но совсем по другой причине. Я пытался не давить на тебя, понятно?
– Насчет чего?
Тедди нетерпеливо фыркает:
– Насчет Стэнфорда. Или… не Стэнфорда.
– Не поняла?.. – теряюсь я.
– Мы видели, что произошло между Максом и Лео. Знаю, Макс действовал из лучших побуждений – он просто хотел быть с Лео, – но иногда совершенно не важно, чего хочешь ты. – Тедди произносит это так агрессивно, что не понять, на кого он злится: на меня или Макса. – Важно, чего хочет другой человек. И да, теперь я могу признаться в том, как рад, что в следующем году ты не будешь черт-те где в Калифорнии. Поскольку находиться в такой дали от тебя целых четыре года будет… я даже не знаю. Невыносимо, наверное. И я отстранился для того, чтобы ты смогла принять столь важное решение сама. Прости, если это…
– Тедди.
Он умолкает.
– Да?
– Спасибо. По-моему, так приятно на меня еще никто не кричал.
Тедди невольно смеется.
– Находиться в такой дали от тебя мне тоже было бы невыносимо.
– И была еще одна причина, – тихо продолжает Тедди. – Помимо дел, связанных с библиотекой и благотворительностью. Мне нужно было поработать.
– Ты все повторяешь это, но я понятия не имею, что…
– Это значит, – несколько нетерпеливо перебивает он меня, – что я считаю не тебя ранимой и хрупкой, а твое сердце.
– Что? – ошарашенно гляжу я на него. – О чем ты?
– Слушай, я – это я. Вечно все порчу. И небрежен по отношению к другим людям. Не специально, просто такой уж я есть.
Я киваю, хотя до меня никак не доходит, к чему Тедди все это говорит.
– Но с тобой у меня все по-другому. Даже если не брать в расчет дружбу – а ее трудновато не брать в расчет, – тебе и так немало досталось, понимаешь?
– Нет, – не задумываясь, отвечаю я. – Понятия не имею, к чему ты…
– Тебе многое пришлось пережить. – Прежде чем я успеваю возразить, он спешно повторяет: – Да, пришлось. Этого нельзя отрицать. И я не хотел быть тем, кто снова причинит тебе боль.
«Причинит боль чем?» – хочется спросить мне, но я слишком боюсь задать этот вопрос. Не потому, что знаю, каким будет его ответ, а потому, что знаю, каким хочу, чтобы он был.
На дорогу сворачивает машина, и свет ее фар выхватывает лицо Тедди.
– Поэтому я не упоминал о том, что случилось тем утром после выигрыша в лотерею.
Он имеет в виду поцелуй? Трудно сказать, когда все настолько смешалось.
– А потом мы поссорились, и на душе у меня стало еще тяжелее. Ведь я не хотел причинить тебе боль, а в итоге сделал еще больнее.
– Тедди…
– А затем, да, ты расплакалась при мне в Сан-Франциско. Но это было к лучшему. Я увидел, какая ты сильная. Ты позволила мне это увидеть. Я увидел твою внутреннюю силу, а не душевный крах. Вовсе нет.
Я смотрю на него и не нахожу слов для ответа.
– И меня твои слезы не испугали, – с улыбкой продолжает Тедди. – Наоборот. Я всегда знал, что ты многое пережила и что тебе пришлось нелегко. Но, оказавшись там, с тобой… – Судорожно вздохнув, он качает головой: – Я и представить не мог, что тебе настолько тяжело и больно. До сих пор.
Я все время напрягаюсь, когда речь заходит о моих родителях. Это машинальная реакция моего тела, у меня сразу деревенеют спина и шея. И сейчас у меня та же реакция. Я скованно стою, уставившись на потрескавшийся тротуар. Моя тень на нем соприкасается с тенью Тедди, и на секунду кажется, будто мы держимся за руки.
– Тогда я понял, что мне есть над чем поработать, – заканчивает Тедди таким тоном, будто все мне разъяснил.
– Почему ты постоянно твердишь эту фразу? – спрашиваю я, не глядя на него. – Что она вообще означает?
– Эл. – Он кладет ладонь на мое плечо, и напряжение сразу отпускает меня. – Видимо, я не совсем понятно изъясняюсь…
Это еще мягко сказано! Не сдержавшись, я начинаю смеяться. Но Тедди остается серьезным, и мне становится ужасно неудобно за свой смех. Мгновение мы оба просто смотрим друг другу в глаза.
Между нами происходит что-то, чему я не знаю названия, но что отчетливо чувствую. Что-то, от чего сердце гулко бьется в груди, руки дрожат, а тело плавится.
– Мне нужно идти, – тихо говорю я, но не двигаюсь.
Взгляд Тедди пригвоздил меня к месту. Уйти сейчас – это как уйти с сеанса кино, не досмотрев фильм до конца. Как пропустить последние слова, в которых заключается вся соль классной шутки. Как бросить почти собранный пазл, не вставив в него всего пары-тройки кусочков.
Я не ухожу, заставляя себя смотреть Тедди в лицо.
– Мне надо было много над чем поработать из-за тебя, – снова повторяет он, но на этот раз настойчиво и с нажимом, словно пытаясь донести до меня то, чего я никак не пойму, словно подавая сигнал, который я никак не уловлю. – Ты самый лучший человек из всех, кого я знаю. И я понял, что должен… что хочу стать лучше. Или хотя бы сделать что-то очень хорошее. Ты понимаешь, о чем я?
Засмеявшись, я смахиваю со щеки слезу – даже не заметила, как заплакала.
– Ни капли.
И тут Тедди целует меня.
Вот так просто.
Делает шаг ко мне, наклоняется и целует.
И этот поцелуй совсем не похож на первый, случившийся в день выигрыша в лотерею. Он не импульсивный и не стремительный. Это поцелуй, к которому готовились целые месяцы, а может, и годы. Проникновенный и долгий. И кусочки несобранного пазла сами встают на свои места.
Руки Тедди зарываются в мои волосы, скользят по шее, спине. Губы целуют жадно и страстно. И, поняв наконец, что он пытался сказать мне, я встаю на цыпочки, обнимаю его за шею и пылко отвечаю на поцелуй.
– Тедди, – выдыхаю я, когда наши губы разъединяются.
Но мы не перестаем обниматься. Он прижимает меня к себе, и я не выпускаю его из рук.
Наклонив голову, Тедди заглядывает мне в лицо.
– Да?
– Совсем не обязательно было вкладывать миллионы долларов в благотворительность и придумывать целый бизнес-план, чтобы меня поцеловать.
– Правда? – улыбается он.
– Мое сердце не настолько сложно завоевать.
– Нет, завоевать его очень сложно, – отвечает Тедди и снова накрывает мои губы своими.
