— Хорошо, сделаем, — отрывисто кивнул Вадим. — Это единственное, что напоминает полицейскую работу.
Остатки водки бесследно растворились в желудках. Мы сидели вчетвером, сбившись в кучку, не знали, что и думать. Начинать все заново — пусть и по проторенной дорожке? А послезавтра, между прочим, 23-е…
Варвара взяла телефон и на цыпочках удалилась в прихожую. «Патрону звонит», — догадался я. Водки больше не было, мы тупо жевали тефтели. Варвара появилась через три минуты, в стоптанных домашних тапках, которые называла «дикими» за их привычку бесследно пропадать, лохматая, в мятой футболке с моего плеча, но с таинственным блеском в глазах.
Губин таращился на нее с восхищением, потом перехватил мой предостерегающий взгляд и смущенно кашлянул.
— Сергей Борисович в шоке, — без обиняков поведала Варвара. — Он уже начал засыпать, а теперь по чьей-то милости обречен на бессонную ночь. Он допускает, что такое возможно, и не может понять, почему мы изначально проигнорировали эту версию. Нужно хвататься за нее, проверить всех женщин в городе, переживших в феврале клиническую смерть. Это ведь несложно, господа полицейские? — Она обвела строгим взглядом смущенных офицеров. — Списки уже есть по предыдущим наработкам, нужно только выделить из них подходящие персоны…
— Вы пожелали нам беспокойной ночи, Варвара? — пробормотал Вадим.
— Нельзя терять время, — вздохнул Губин. — Безумие продолжается, но что делать? Пойдем, Вадим, засиделись мы в гостях. Пожалеем этих людей — представь, человек не успел пережить клиническую смерть, а уже бухает с ментами. А ведь не зря пришли, скажи, Никита? — Он подмигнул мне, — такую версию родили — просто бомба!
Они уходили, исполненные задумчивости. Губин напевал под нос: «Выпил с участковым — ай, смотрю, лето…»
Я проводил их до двери, заперся и тоже погрузился в задумчивость…
Глава восьмая
Утро, 22 октября, было мрачное, холодное и тоскливое, как утро любого понедельника. Варвары в постели не было, она гремела на кухне — мыла посуду, которую не вымыла вчера. Я блуждал по квартире, слабый, больной, с подозрительной пустотой в голове.
— Из дома — ни шагу, — объявила Варвара. — Ты должен долечиться. Полиция все сделает сама — пусть рожает список. Если уйдешь из дома — вечером можешь не возвращаться.
— Но я не могу, — слабо протестовал я. — У меня куча дел, мне нужно в свой офис, я должен отремонтировать машину. На чем я буду ездить? На гужевом транспорте?
— А что ты имеешь против гужевого транспорта? — хмыкнула Варвара. — Один человек, между прочим, на осле въехал в Иерусалим, и с тех пор его все знают. Я серьезно, Никита, ты еще очень слаб.
— А ты куда?
— Представь себе, на работу. У меня есть работа, которую я хотя бы трижды в неделю должна посещать. Если вдруг проголодаешься, разогрей тефтели — я купила их на месяц вперед. И не забудь позвонить маме.
Маме я, естественно, позвонил. Я ей всегда звоню. О моей бесславной «кончине» ее никто не извещал — слишком быстро состоялось «воскрешение». Страшно подумать, что бы с ней стряслось, сообщи ей кто-нибудь «с глубокими соболезнованиями» нечто подобное… Она мирно проживала в отдаленном Затулинском жилмассиве, совмещала личную жизнь с садово-огородным хозяйством, единственное, что омрачало ее размеренное бытие, это непутевый, как она считала, сын.
— Ты сегодня ел? — спросила мама. — Ты здоров, Никита? У тебя такой слабый голос. Все в порядке? Как работа? Когда вы приедете ко мне с Варварой? Вы еще не подали заявление в загс?
— Мама, остановись, — запротестовал я. — Слишком много вопросов, и я не знаю, в какой последовательности отвечать. — Да, я ел. Голос слабый, потому что много спал. У меня все в порядке. Работа процветает… вернее, я процветаю на своей работе. У Варвары тоже все хорошо, мы когда-нибудь обязательно к тебе соберемся.
— Ты ответил на все, кроме самого важного, — проницательно заметила мама, — насчет заявления в загс? Впрочем, можешь не отвечать, я все поняла, — мама сокрушенно вздохнула, — ладно, думайте. Ты не боишься, что однажды твое счастье сделает ноги?
Я закашлялся, ярко представив себе такую картину.
— Ты уже закончила с дачей? — спросил я.
— Ты серьезно? — удивилась мама. — Знаешь, очень давно. Ты даже помогал мне вывозить капусту и свеклу… хотя, не будем про твою память. Мы не на Плутоне живем, Никита. Это там лето продолжается сорок лет. У нас в Сибири поменьше…
Потрясающе. Моя мама завела в доме Интернет, и теперь она точно знает, сколько длится лето на Плутоне. Дачный сезон такой продолжительности я бы не выдержал. Я со всей возможной мягкостью закруглил беседу, уверил, что всему свое время (и загсу тоже) и начал бесцельно блуждать по квартире.
Снова пил кофе, мыл посуду, пересчитывая оставшиеся предметы из набора небьющейся посуды, который специально приобрел для Варвары — в ходе последней ссоры она наглядно продемонстрировала, что разбить можно все, если хорошенько швырнуть. Один из основополагающих законов жизни по-прежнему гласил: выслушай женщину и сделай все наоборот. Я терпеливо дождался ее звонка.
— Ты дома? — строго спросила Варвара, уже доехавшая до своей «архивной» работы.
— Странный вопрос, — сказал я. — Кто из нас парапсихолог? Ты должна душой и телом чувствовать, где я нахожусь. Ты же всегда со мной… на телепатическом уровне.
— Да, это так, — подтвердила Варвара. — Но иногда ты от меня… как бы это сказать, ускользаешь. Я чувствую твое эмоциональное состояние, но затрудняюсь понять, в какой части света ты находишься. Ладно, я слышу, как капает твой вечно протекающий кран на кухне. Кстати, у тебя есть уникальная возможность именно сегодня вызвать сантехника. Все, будь дома.
Я радостно потер ладони и начал собираться. Организм не протестовал, а легкую слабость я готов был перетерпеть.
Погода за бортом располагала к пешим прогулкам: ветер умеренный, облака не дождевые, температура хоть чуток, но выше нуля. Зима в этом году задерживалась, кто бы возражал? Я шел по городу и озирался, обходил «незакрепленные» деревья и прочие шаткие предметы, трижды колебался, прежде чем ступить на проезжую часть, даже в зоне «зебры».
Выходя из дома, я выдавил подъездную дверь плечом, а когда входил в магазин автозапчастей, огорченно констатировал, что, кажется, обзавелся новой фобией — к дверным ручкам. Я угрюмо смотрел на дверь, и в душе ворочался страх. Повезло, кто-то вышел, и я немедленно этим воспользовался, придержав дверь плечом. Езда на прыгающем «Террано» была такой же увлекательной, как скачка на мустанге по дикой прерии. Надо мной смеялись все встречные автолюбители. В единственном на всю округу автосервисе, куда я смог добраться, меня встретили хмурые лица и пронзительные сквозняки.
— Крышу порвало, — хмуро сообщил старший автомеханик.
— Сочувствую, — буркнул я.
