— Реально хорошее, — подтвердил я, — емко выражает всю сущность происходящих в семье процессов.
— Собрала и многое другое, — продолжала Римма. — Отчеты медиков, справки с места работы фигурантов, любопытные фразы и фотки из социальных сетей… Но нужно ли все это? Кстати, с 21 по 26 сентября Малашенко проходила плановый осмотр в 4-й больнице, лежала в стационаре под присмотром медсестер и нянечек, так что вряд ли она могла… ну, ты понял.
— Тогда какого черта… — начал я.
— Я тебе больше скажу, — вздохнула Римма, — Есть фото поздравительной записи, сделанной Карамышевой на открытии нового перинатального центра. Это было неделю назад. Есть письменные замечания Одинцовой к заявлению некоего истца — им месяц. Есть ксерокопия заявления Малашенко об увольнении с работы — она написала его в июле задним числом. Есть видеозапись банкета с участием медицинских работников, где Карамышева в устном виде поздравляет своих коллег. Есть запись из здания суда, когда Одинцова зачитывает обвинительную речь. На сайте «Одноклассники» есть любительский клип — пикник годичной давности, «днюха» мужа Малашенко, на котором она красиво поет под гитару, а потом в устной форме поздравляет мужа. И вот что я тебе скажу, Никита Андреевич, уж ты не обижайся. Это все не то. Их почерки ничем не похожи на почерк Усманского. Голоса другие — никто из этих женщин мне не звонил. Да и вообще ты ослеп? Ведь понятно из музейного видео, что это не они.
— А вот мне непонятно, — пробормотал я, — например, та дама в платочке…
— Да оставь ты в покое эту даму в платочке! — воскликнула Римма. — У нее мизинец сломан, разве незаметно, когда она перед иконами крестится? Пальцы в щепоть сводит, а мизинец загнутый торчит. Фаланга у нее не разгибается. У Одинцовой, Малашенко и Карамышевой такого нет — я носом их видео и фотки избороздила. Пальцы как пальцы, все прекрасно видно.
— Черт, ты меня уделала, — пробормотал я, — вот этого я не заметил…
— А мужчины народ ненаблюдательный, — заявила Римма. — Только строят из себя корифеев частного сыска, а без женщин и шага не ступят. Так что про тетку в платочке можешь забыть. Нет, возможно, она и есть твоя злодейка, не спорю, но к этой троице она отношения не имеет. К этой троице вообще большие сомнения насчет причастности. Стопроцентно не поручусь, но… большие сомнения, — повторила помощница, — так что, может быть, вам стоит рассмотреть более приземленную версию?
— Рассмотрели, — вздохнул я, — остались только завиральные и сказочные. Большое спасибо тебе, Римма. Завтра на работу можешь не выходить.
— О мой генерал, ты человечище! — восхитилась сотрудница.
— Знаешь, мой усердный практикант выяснил примерно то же, — сообщил Кривицкий, выслушав мой отчет. — Все очень плохо, подозревать некого. Трещит по швам ваша оригинальная версия. Мы просто время теряем.
— Но почему меня пытались убить? — резонно возразил я. — Почему за мной следили? Почему Варвара ощутила присутствие этого демона в музее Якушина?
— Я по горло сыт вашими мистикой и оккультизмом, — отрезал Вадим. — На тебя могли покушаться по миллиону других причин. Ты, конечно, не сирийский президент, но тоже многим насолил. И не забывай, что тебя могло долбануть без всякой криминальной подоплеки. То, что за тобой следили, — тоже вилами по воде. Совпало так — ты подошел, машина поехала. А третью причину даже комментировать не хочется. Не выйдет у вас затянуть полицию в ваше мистическое болото, понял?
— Да, я понял. Но понимаю и другое. Ты упертый, зашоренный, но не глупый. И понимаешь, что мы на верном пути, хотя где-то и свернули. Я тоже рад бы исключить «мистическое болото», но не могу. Оно уже здесь, и ему плевать, верим мы в него или нет. Надо думать, где мы ошиблись и что недоглядели. Это баба, руку даю на отсечение, Вадим… И Римме звонила она, и в музей она пришла — пока не понимаю, зачем, и следила она, и несчастный случай подстроила. А все потому, что боится нас. Знает, что мы рядом и скоро придем.
— Какая драматургия, — вздохнул Вадим. — И все же приземлись, если не трудно. Сегодня 23 октября. Вечером преступник совершит новое нападение. Что делать? Это огромный город.
— Работать, Вадим. Не стоит сбрасывать со счетов последнюю троицу. Если нападение не состоится, значит, можно предположить, что это одна из них. Почуяла опасность, решила выждать. Не стоит забывать и про мужиков, которых мы как бы исключили. Следить за всеми, прилепить хвосты и отслеживать передвижения, особенно вечерние. При опасных «маневрах» — повышенное внимание. Возьмете в нужный момент, но до смерти жертвы — вообще высший пилотаж, тогда и доказывать не надо. Усилить посты ППС, патрулировать все пустыри, лесополосы, заброшенные здания, брать любого подозрительного.
— То есть ты решил рассказать, как полиции делать свою работу? — процедил Кривицкий.
— Тогда зачем полиция спрашивает «что делать»? — отрубил я.
Время тянулось как обленившаяся черепаха. На календаре вторник, 23 октября. Варвара, отчасти подобревшая, всыпала в меня горсть таблеток и убежала на работу. Я не имел понятия, как и чем лечиться. Лечился градусником и прибором для измерения давления. Ничего хорошего эти приборы не показывали. Я блуждал между сном и явью, становилось только хуже. Все чаще в мутном сознании рисовалась змея, обмотавшаяся вокруг «рюмки здравоохранения». Может, зря я так решительно отверг услуги людей в белых халатах? Я успокаивал себя, что так и бывает, скажем, на примере похмелья: утром после пьянки вроде ничего, днем тоже ничего, начинаешься радоваться, что пронесло, а к вечеру подкатывает такая дурнота, с которой невозможно справиться.
Не хотелось ни есть, ни курить. Организм пропускал только воду. Несколько раз я засыпал, но тут же звонила Варвара, спрашивала, как я себя чувствую, настаивала, что мне нужен полный покой, и отключалась. Едва я уходил за грань, она опять звонила — и все начиналось заново.
К ее приходу я был полностью выжат и ослаблен. Очередное предложение вызвать «Скорую» я встретил в штыки. Она внимательно меня разглядывала, вздыхала, снова поила пилюлями, потом приказала лежать без движения и шаманила меня на тонком плане, уверяя, что после «очищения» станет легче.
Мне действительно стало легче. Пробил пот, прогрессировала вялость, но дурнота проходила!
— Спасибо, милая, — бормотал я, закутываясь в одеяло.
Она ужинала без моего участия, прибиралась в квартире. Около девяти позвонил Кривицкий, сообщил, что все фигуранты под жестким контролем, но не похоже, что кто-то из них куда-то собирается. За мужчинами тоже следили — на всякий случай. Значит, собрали межрайонную группу, договорились, что-то наплели начальству…
— Ты как себя чувствуешь? — выдавил Вадим фразу, абсолютно чуждую его лексикону.
— Нормально. Собираюсь покинуть свое опостылевшее земное тело и снова прогуляться.
— Эй, не бросай нас, — забеспокоился Вадим. — Помни, что шутка, повторенная дважды, не становится вдвое смешнее.
Около одиннадцати он снова позвонил. Говорила с ним Варвара, а я плавал в потустороннем пространстве, частично слыша их беседу. В Багдаде все спокойно, город вымер, полицейские патрули рыскали по подозрительным местам. Фигуранты оставались дома, никого не собирались душить и насиловать.
