— Только не говори, что у тебя… с ней что-то было…
— Было, Никита. Увидел ее фамилию — как сапогом по причинному месту… — Он вздохнул с такой горестью, словно похоронил лучшего друга. — Еще как было… Давно, в ноябре прошлого года. Это был короткий роман, к Новому году все кончилось… Бал был по случаю Дня милиции, ну, мы как-то и сошлись, танцевали вместе… Потом созвонились, стали встречаться втайне от всех…
— Точно втайне? Никто не знал?
— Точно, никто не знал. Снимали номера в дешевых гостиницах, бывало, что и в машине сидели… Она хороший человек — реально хороший… была. Не злая, с чувством юмора, без внутренней пакости. И дела не фабриковала, улики почти не подтасовывала, порядочной считалась. Строгой, но порядочной, вот так-то… На нее даже жаловались — мол, трудно, что ли, липовый протокол подписать? Кому навредит-то? Нет, не подписывала…
— Черт, Вадим, у тебя же семья…
Фраза прозвучала глупо, без учета пресловутой мужской солидарности. Я замолчал, чувствуя чудовищную неловкость. Кривицкий усмехнулся.
— Вот и она мне в последнюю нашу встречу сказала: какой-то ты женатый, Вадим. Давай, мол, закруглим это дело, пока до греха не довели, а то последствия будут крайне щекотливые. У тебя семья, у меня семья — куда девать будем эти два беспокойных хозяйства? Права она была, только весь Новый год после этого мне хреново было…
— Больше не встречались?
— Нет, ни разу. Она не хотела встречаться, да и я не лез…
Я молчал, переваривая информацию. Надо же, как интересно. Вот так и открываются новые грани в, казалось бы, вызубренных наизусть людях. И полицейские тоже люди…
— Ладно, продолжай. Что по делу?
— Я собрал о ней чуток информации. Продолжает работать в той же должности. По отзывам коллег, стала жестче, самоувереннее. Перешептываются, что не так давно даже оплеуху подследственному отвесила… Возможно, развод так подействовал или что-то еще. Но так не похоже на Иришку… Еще был случай — коллега в ее кабинет зашел, а она сидит без движения, словно окаменела, смотрит на него как на пустое место. И выражение в глазах такое нехорошее, чреватое… Он что-то спрашивает по работе — она ноль внимания, сидит и молчит. Потом встрепенулась, извинилась, стала отвечать как ни в чем не бывало — четко и по делу…
— Она когда-нибудь цветами увлекалась?
— Да нет, вообще никогда. Муж на даче разводил лилии, а она не понимала такого увлечения… Слушай, это точно может быть Ирка… — Вадим задрожал, — комплекция совпадает. То самое поведение, о котором говорил Якушин; эти проклятые цветы… Посмотри еще раз запись из музея, которую ты мне переправил. Помнишь двух блондинок? Так вот одна из них может оказаться Иркой. Она темная, волосы не отбеливала, но могла надеть парик, а еще макияж наложила, чтобы лицо поменять… Насчет «Субару» не знаю, не было у нее такой, но машину ведь можно одолжить у знакомых? Где была в ночь с 23-го на 24-е — неизвестно…
— Фото можно посмотреть?
— Посмотри на сайте городской полиции, — отмахнулся Вадим. — Там она, красуется на видном месте, и даже статья про нее… Ох, беда… Слушай, Никита, ты никому не говори, что у нас с Крапивиной была интрижка, не надо. Пусть тайной пока останется. А то до жены дойдет, до начальства…
— А мне зачем рассказал?
— Не могу иначе, пойми. Чувствую, не расскажу кому-нибудь — буду считать себя преступником. А какой я, на хрен, преступник? Дай слово, что никому не скажешь. Вообще никому — ни Якушину, ни Варваре.
— Даю, — согласился я. — Но ты в курсе, что Варвара может мысли читать?
— Пусть других читает, не пускай ее в свои мысли…
— Мы не можем утаить информацию о Крапивиной. Извини, ищем убийцу, и если она ей окажется…
— Да не будем мы утаивать информацию! — вспылил Вадим, — завтра все вылезет, не волнуйся. Проверяйте ее, ищите улики — только без меня. Полегчало, приятель… — Кривицкий вяло улыбнулся, — вот не поверишь, рассказал — и легче стало…
— Так, стоп, — опомнился я. — О чем мы вообще говорим? Крапивина переносила клиническую смерть?
Собеседник словно подавился. Откашлялся начал разминать новую сигарету. Поднял глаза, и в них заблестел огонек надежды.
— Нет, ничего такого не было. Все бы знали. Такую штуку разве можно утаить? Брала больничный, но это было поздней весной, и явно не о том… — Вадим занервничал. — Это точно обязательное условие? Без клинической смерти никак?
— Никак. Сознание в теле должно отсутствовать — как и все внешние признаки жизнедеятельности организма. Терминальное состояние продолжается максимум шесть минут — в это время все и происходит. Хочешь подробную консультацию — спроси у Якушина. Я не эксперт по переселению душ.
— Значит, есть вероятность, что это не Крапивина? — Надежда, умирающая последней, так и металась в его глазах. Надежды, как мне виделось, не было — все прочие улики были налицо. Но с клинической смертью явно была закавыка.
— Будем выяснять, Вадим, не расстраивайся раньше времени. Завтра начнем работать по твоей знакомой.
— Побожись, что никому не скажешь о наших отношениях с Крапивиной.
— Да божился уже, не веришь, что ли?
— Верю… Ладно, Никита, выметайся, ехать надо, жена заждалась. Завтра скину тебе результаты почерковедческой экспертизы — привлек по-тихому одного хорошего знакомого из бюро судебных экспертиз.
Я курил на лестничной площадке под дверью квартиры, пытался выстроить мысли в голове и не мог отделаться от ощущения, что Варвара подглядывает в дверной глазок. Впрочем, когда я отпер дверь и вошел в дом, она сидела на диване и гипнотизировала стопку белья, которое упорно не желало гладиться само.
Она устремила на меня вопросительный взгляд. Я пристроился рядом и стал рассказывать абсолютно все, но — исключая историю амурных отношений известного товарища с неизвестной пока гражданкой. У Варвары заблестели глаза, она напряглась, словно собралась куда-то бежать.
— Это она, Никита, я чувствую, это она… — у Варвары клокотало в горле, сбивалась речь. — Все совпадает, кроме этой окаянной клинической смерти… Следователь районного управления полиции — да у нее же доступ к любой информации! А если есть выходы на ФСБ, на бизнес-круги — то она же просто властитель информации… Женщина спортивная, решительная, обладает всеми навыками, а моральные установки и прежде, по причине профессиональной деятельности, были понятием размытым. Мужа нет, вечерами можно делать что угодно… Так, подожди минуточку, — она очнулась и испытующе уставилась мне в глаза. — Почему он сообщил тебе об этом кулуарно — прибыл вечером тишком? Не стал подниматься в дом — вы пошептались в машине, и он исчез. Ни здрасте, ни до свидания. Это полиция — она всегда трубит, если добивается реальных успехов… Что не так, Никита? Что встревожило твоего приятеля? — Глаза Варвары сузились в щелки, она смотрела на меня, как на шпиона, заподозренного в двойной игре.
