— Лариса Дмитриевна, я не хотела вас отвлекать, но у меня просьба к вам, — Саша облокотилась на стойку, понизив голос почти до шепота. Выбранная тактика действовала безотказно. Лариса, осознав свою значимость, забыв на минуту все предосторожности, готова была помочь растяпе-врачу. Да и просьба-то пустяковая.
«Потеряла номер телефона и думает, что сунула случайно в историю болезни. Быть того не может. Елена Евгеньевна каждую историю собственноручно проверяет. Но не говорить же ей об этом. Пусть поищет, все равно делать нечего», — Лариса посмотрела на замершую стрелку часов.
— Спускайтесь в подвал, я свет включу и догоню вас, — Лариса выдавила вялую улыбку, открыла навесной шкафчик и сняла ключ от архива.
Просторная комната, отведенная под архив, была оборудована, как и все в центре, добротно. Пластиковые стеллажи стояли вдоль стены. На каждом выдвижном ящике был наклеен ярлык с указанием года и месяца, на протяжении которого собиралась документация центра.
И только еле заметный слой пыли равномерно покрывал стол. Выходит, за последнее время никто историями болезни не интересовался.
Саша внимательно осмотрелась вокруг. Папки аккуратно стояли соответственно годам. По их толщине можно сразу определить, как обстояли дела в центре. Вначале пациентов было мало, следовательно, мало историй болезни, оттого и папки тоненькие. Центр только открылся. Потом папки стали толще. Дальше стояло по несколько папок, помеченных одним месяцем — количество пациентов увеличилось.
Папки за прошлый год выглядели сиротливо. Вспомнив слова Агнессы Харитоновны, что все ее новые приятельницы умерли в этом году, Саша подошла к крайнему стеллажу и выдвинула пластиковый ящик. Чувствуя, как упирается взгляд медсестры в ее затылок, она заслонила его спиной и начала перекладывать истории болезни, внимательно вчитываясь в фамилии. Три истории болезни — три человека. И все выписаны через месяц. Никто не умер. Только эти пациенты были из палат первого этажа. Выходит, должна быть еще папка с историями пациентов со второго этажа. Только как ее найти? Саша, не поворачивая головы, скосив глаза, осмотрела стеллажи. Ничего, что ее интересовало, на глаза не попадало.
— Нашли, что искали?
В голосе медсестры послышалось нетерпение. Да еще встала так, что не видно, какие папки смотрит. Лариса решительно направилась к Саше.
— Нет, не нашла. Спасибо вам, Лариса! Теперь хотя бы знаю, что в документах нет моей записки. Пересмотрю еще раз все бумаги у себя на столе.
С этими словами, не дожидаясь, пока Лариса закроет архив, Саша вернулась в ординаторскую.
Москва
Ольга Семеновна Васильева умерла ближе к обеду.
Утром она поговорила с Татьяной, подержала ее за руку, мысленно благословила ее и под конец попросила напомнить Роману о его обещании.
Перед тем как покинуть этот бренный мир, она поблагодарила Бога, что даровал ей эту нелегкую жизнь. Попросила прощения за обиду на него, что не уберег ее Верочку. Но что теперь обижаться — недолго осталось ждать встречи с дочерью. Вот все дела и сделаны.
Ольга Семеновна прислушалась к суете в коридоре и вдруг, осознав всем своим естеством, как ее душа отрывается от тела, чтобы снова жить другой, бесконечной жизнью, улыбнулась. Так она и умерла с улыбкой на устах.
— Где будут поминки? Ресторан заказать или кафе? — в который раз Лагунов спросил Татьяну.
— Помянем дома. Соседки в ресторан не пойдут. Они старенькие. А домой придут. У нас, у меня, — поправилась Татьяна, — родственников никаких нет. Я звонила Андреевой, но она сейчас в Киеве.
Глаза наполнились слезами, и они медленно побежали по щекам. Она много раз давала зарок не плакать, но слезы сами текли с глаз.
Похоронили Ольгу Семеновну на старом кладбище, рядом с дочерью и зятем. Проповедь священника закончилась в положенное время.
Татьяна как во сне видела, как с бабушкой прощались соседки, потом к гробу подошел Лагунов и, когда настал ее черед, Татьяна молча прикоснулась губами к бабушкиной руке и отошла от гроба, стала наблюдать за тем, как медленно рос холмик, превращаясь в могилу.
Затем Лагунов поставил венки и… все закончилось.
— Роман Андреевич, может, вы посидите с нами за столом? — Татьяна зашла на кухню.
— Я здесь побуду. А ты иди.
Идти в гостиную он не захотел. Он помнил, с каким интересом его рассматривали соседки на кладбище и тихонько шушукались, теряясь в догадках на его счет, а теперь, слегка подвыпив, начнут расспрашивать, кем он приходится Ярославским. И ничего с этим не поделать. Жизнь идет своим чередом. Вот и они, пригубят вино на помин души и вернутся к своей привычной жизни.
Лагунов сидел на кухне до тех пор, пока все не разошлись, а потом пошел в гостиную, где осталась одна Татьяна.
— Спасибо вам. Вообще не представляю, что бы я делала без вас. Спасибо.
— Земля ей пухом, — Лагунов разлил остатки вина и выпил.
— Помните, еще недавно, мы здесь пили чай, а я несла всякую ерунду о домах и интерьерах? — вспомнила Татьяна.
Ей почему-то показалось, что стоит вспомнить что-то хорошее, и оно, это хорошее, вернется в квартиру вместе с бабушкой. Ничего не случилось.
Свеча, поставленная в стакан, догорела и погасла.
— Роман Андреевич, бабушка перед смертью просила вам напомнить, что вы давали ей какое-то обещание. Вы не подумайте ничего такого — просто бабушка просила вам передать.
— Помню.
— Я все деньги, что вы потратили, верну вам. Только немного приду в себя. Хорошо?
— Никаких денег я не возьму. Даже не думай. Или мы с тобой не друзья? — Лагунов легонько сжал ее руку.
— Я пойду прилягу, голова совсем не соображает. Потом все уберу здесь. А вы захлопнете потом за собой дверь. Да что я вам объясняю. Сами знаете.
Она поднялась и, не глядя на Лагунова, пошла в свою комнату. От пережитого за день и выпитого вина голова начала кружиться.
Татьяна, не включая свет, легла поверх одеяла. Потолок качнулся и, чтобы унять это качание, она крепко закрыла глаза.
Проснулась она так же внезапно, как и уснула. Бабушка на кухне мыла посуду и уронила ложку.
Татьяна села на кровати и прислушалась. Из крана лилась вода, стукнула крышка. Звякнули рюмки. До конца не поняв, что случилось, она быстро поднялась и, уняв дрожь, пошла на кухню.
Лагунов, закатав рукава и подвязавшись полотенцем, домывал посуду.
На спинке стула висели его пиджак и галстук.
— Я тебя разбудил?
— Я подумала, я подумала…
— Ты подумала, что на кухне бабушка. Так?
— Угу.
— Таня, — Лагунов вытер руки, подошел и обнял ее за плечи, — не плачь. Или бабушка тебя любила заплаканной?
