Она уткнулась ему в плечо и… перестала плакать.
Он не знал, как дальше быть, куда деть свои руки, и только гладил ее по спине.
— Она любила меня всегда любой. Даже заплаканной.
Лагунов прикоснулся губами к ее волосам и прижал сильнее к себе, пока не почувствовал, как она вся напряглась.
Испугавшись, что не справится с собой, он легонько отстранил Татьяну от себя.
— Я все убрал со стола, так что ты можешь ложиться и дальше спать. Мне пора. Если хочешь, я останусь и переночую здесь.
— Нет. Поезжайте домой, вам завтра на работу. Вы и так столько всего сделали для нас с бабушкой.
— А хочешь, поедем ко мне? Тебе нечего бояться.
— Нет. Я останусь дома. Мне надо самой все пережить и сжиться со всем этим.
— Ты иди, ложись, поспи. Я сам закрою дверь.
Татьяна, прислонившись к двери, наблюдала за тем, как Лагунов откатал рукава белоснежной рубашки, надел пиджак, взял со стула галстук и, немного подумав, скомкал его и положил в карман. Потом она слышала, как Роман долго возится в тесном коридоре возле старой вешалки, надевая пальто.
«Опять зацепился рукавом, — подумала Татьяна. — Надо давно было выбросить эту развалюху. Кому теперь на нее вешать одежду?»
Потом за Лагуновым закрылась дверь, и она осталась одна в квартире. Опустившись на стул, на спинке которого еще недавно висели его вещи, она просидела так до тех пор, пока часы в гостиной не пробили полночь.
Встреча в Голосеевском лесу оставила в душе настолько неприятный осадок, что Задонский не успел отказаться от предложенного Еленой зеленого кофе.
И теперь, борясь с отвращением, он медленно пил жидкость, пахнущую прелым недосушенным сеном. Внимательно рассматривая в чашке бледную муть, сетования Елены он слушал вполуха.
Савицкий пристроил какую-то девицу на работу. Тоже мне проблема. Знает он этих девиц по протекции. Была бы толковее, нашла себе работу в Киеве. Выходит, эта глушь — для ее мозгов. Главное, чтобы ни во что не вникала. Но, опять же, чтобы вникнуть — нужны мозги, а они в дефиците. Круг замкнулся.
Веронике Ивановне стало плохо. До утра может не дожить. Могла бы вообще об этом не говорить. А как ей должно быть от такой дозы лекарства?
Антон прикрыл глаза. Ради чего он приехал в центр? Знала бы Елена, сколько у него своих проблем. Один Круглов чего стоит. А он не ноет. Он решает проблемы по мере их поступления.
— Он настроен решительно! Сегодня в полицию не пойдет, напьется. А как протрезвеет? Что тогда делать? Ума не приложу!
— Стоп! — Задонский понял, что пропустил важное. — Какая полиция?
Он с удовольствием отставил мутное пойло, называемое зеленым кофе.
— Ну, я же вам говорю, что Сергей грозился пойти в полицию и рассказать о нашей с вами… работе. Вот, смотрите, чем пугал.
Задонский внимательно прочитал заявление Крапивина.
Свои подозрения Сергей Николаевич излагал грамотно, со ссылкой на истории болезни и листы врачебных назначений. Дальше прилагались несколько страниц — копии посмертных эпикризов.
— Вот тебе и пьющий отставник. Откуда у него эти ксерокопии? Хотя неважно.
Задонский еле сдерживался, чтобы не наорать на Елену.
Если бы удушение главврача решило назревшую проблему — он бы ее удушил. Задонский от злости сжал кулаки. Вот с чего надо было начинать разговор! А то заладила: одному плохо, другому еще хуже…
— Где все эти истории болезни, с которых Сергей сделал ксерокопии?
— Как где? В архиве.
— Немедленно все убрать из архива, — распорядился Задонский.
Он сосчитал в уме до десяти и успокоился. Обостренное чувство нависшей опасности заставляло мозг молниеносно просчитывать варианты решения возникшей проблемы.
— Где он сейчас? — спокойно спросил Задонский.
— Кто? Сергей? Он мне не докладывал. Уехал. Уехал и ничего не сказал. Только пригрозил.
Голос Елены вот-вот должен был сорваться на истерический визг.
— Ладно. Я сам с ним поговорю. Адрес.
— Чей? — Елена растерянно смотрела на Задонского.
— Крапивина, — по слогам, еле сдерживаясь, чтобы не заорать, проговорил Задонский.
Елена, немного придя в себя, открыла записную книжку и, водя дрожащими пальцами по страницам, нашла адрес Крапивина.
«Он решит все, он поговорит с Сергеем, и тот опомнится. Иначе всему конец! А если Сергей не согласится? Что тогда — тюрьма?»
От этих мыслей Елене Евгеньевне стало холодно в кабинете, где отопление всегда работало на полную мощность.
— На днях поступят две старухи.
Спокойный, ровный голос Задонского удивил Елену. Он что, не понимает, какая опасность нависла над ними? Чего-чего, а продолжения «работы» в то время, когда над их головой висит дамоклов меч, она не ожидала.
— Антон Игоревич, — голос Елены Евгеньевны осел от напряжения, — давайте повременим. А если Сергей не опомнится? Это же подписать себе приговор…
Елена готова была расплакаться. Или он думает, что меч упадет только на ее голову?
— Все будет нормально. Просто у меня благодаря вам на одну проблему стало больше. Но у кого этих проблем сейчас нет? Правда? — улыбнулся Задонский. — Людмила здесь?
От чувства реальной опасности на него навалилось непреодолимое желание заняться сексом.
Елена Евгеньевна хотела в сердцах ответить, что где ж еще быть потаскушке, как не ждать его здесь, но вовремя спохватилась и только утвердительно кивнула.
— Кстати, премиальных в этом месяце не ждите. А если еще раз такое повторится — деньги удержу из вашей зарплаты.
— За что?
— За дурацкую статью, — уточнил Задонский.
— Но я…
— Надеюсь, на сегодня ваш Крапивин — последняя проблема или еще что-то осталось?
— Больше ничего.
Задонский легко поднялся из кресла, брезгливо посмотрел на чашку зеленого кофе и, не прощаясь, покинул кабинет.
На вычет из зарплаты в свете последних событий Елена Евгеньевна не обратила никакого внимания. Если бы это была самая большая потеря в ее жизни.
«Как Задонский уговорит Сергея молчать и что я сама скажу Крапивину завтра, когда он приедет в центр? Как с ним работать после этого? Мерзавец!»
Во второй половине дня неожиданно выглянуло солнце. Пациенты потянулись на террасу.
Катя Васильцова, приехавшая навестить мужа, выкатила кресло-коляску на просохшую аллею и остановилась.
Саша видела, как Николай с помощью жены тщетно пытался стать на ноги.
В палате с инструктором он уже легко вставал и опирался сильными руками на ходунки, стоял до тех пор, пока не уставала спина. Еще немного — и начнет ходить. Коляска была низкой и неудобной, и ему никак не удавалось оторваться от сиденья. Потом, собравшись с силами, Коля неумело выпрямился, оттолкнув кресло.
