Что он мог сделать для того, чтобы стать великим хотя бы в своей среде? Пост руководителя музея ему не светил, мешала нарочитая независимость и отсутствие элементарного лизоблюдства, а Трою уже откопал хитрец Шлиман еще до рождения тщеславного кандидата наук. Докторская степень ничего не меняла в жизни Садомского, таким образом, Станислав Николаевич мало что мог для удовлетворения потребностей своего эго и очень этим тяготился. Оставалось зарабатывать деньги на своем честном имени, известном в очень узких кругах богатых коллекционеров.
Войдя в стены старинного здания музея через служебный вход, Станислав Николаевич бодрым шагом поднялся к себе в отдел, кивнул сотрудницам женского пола, которые проводили его томными взглядами, и вошел в помещение запасников. Там, в углу на столе, под старинной лампой его ждало то, ради чего он месяцы просидел со словарем у ноутбука, переводя подзабытые уже слова, нанизанные на старый пергамент персидской вязью неизвестным списчиком. Подойдя к столу, он с удивлением увидел своего сотрудника, серого человечка лет сорока, который выглядел на семьдесят, в запыленном пиджачишке и вытертых на коленках, давно не знавших утюга и химчистки брюках. Сотрудник увлеченно тыкал нос, одетый в огромные роговые очки, доставшиеся, видимо, еще от прадедушки, в пергамент лежащей на столе открытой книги и перебирал листы перевода, оставшиеся на принтере.
– Вадим Павлович, – с недоумением произнес Садомский, пытаясь смягчать выражения, – что вы делаете у меня за столом?
Серый человечек Вадим Павлович, всем своим видом показывающий, что он неудачник в четвертом поколении, виновато поднял на Садомского глаза, в которых светилась научная мысль.
– Ой, простите, Станислав Николаевич, вот решил напечатать реестр, а тут на принтере ваши листки, прочитал случайно, вы уж не обессудьте, дорогуша…
Вадим Павлович начал судорожно собирать листы и попытался оформить их в пачку да уронил, листы рассыпались по всему полу. Садомский вздохнул и начал помогать собирать. Вадим Павлович работал в отделе еще при старом директоре. Хоть и прошло уже двадцать лет, как Садомский начал карьеру в музее, а тогда серый человечек был еще молод, но он всегда выглядел именно так – неопрятным, подслеповатым и увлеченным всяческими черепками. В научные экспедиции его не брали, потому что он был совершенно не приспособлен к жизни.
Поговаривали, что Вадим Павлович до сих пор живет со своей мамой и женщин сторонится, впрочем, как и они его. Единственное качество, за которое его ценили, в том числе и начальник отдела, это дотошность, с которой Вадим Павлович брался за любое поручение. Его черепки лежали в строгом порядке, датированные не только по времени прибытия в музей, но и достаточно точно по времени изготовления. Вадим Павлович мог с неимоверной точностью, потратив на осмотр артефакта не более десяти минут, сказать, откуда он, дать датировку и рассказать, какие события истории этому предмету сопутствуют. Но, несмотря на энциклопедические знания, он всегда желал быть в тени; под научными статьями академиков, пользующихся его головой, подписи своей не требовал, хотел только одного – чтобы его не сократили случайно из отдела, в котором он практически жил.
– Станислав Николаевич, как у нас обстановка? – бормотал, не глядя на начальника, Вадим Павлович, собирая листы. – У нас нет сокращения? А то ведь время какое, кризис… Если что, я подпишу сокращение зарплаты, Станислав Николаевич, только оставьте, как же я без всего этого!
– Да не волнуйтесь так, Вадим Павлович, никого не сокращают пока.
– Вот именно, что пока. А как начнут? Кстати, уж простите за вопрос, а откуда у вас эта книга? – Вадим Павлович глазами из-под очков указал на старую книгу, лежащую на столе.
– Принесли. А что в ней такого, книга – список четырнадцатого века, состояние плохое, на среднеперсидском. Вы что, читали ее?
– Нет, нет, что вы, я просто взглянул, я же понимаю… Состояние не очень, пергамент крошится, я, конечно, не рискну… Но посмотрел ваш перевод, отличный перевод… Правда, есть неточности…
– Какие неточности, Вадим Павлович? – довольно резко осек серого человечка Садомский, к критике относившийся, как и всякий успешный человек, сугубо негативно.
– Две неточности, Станислав Николаевич, две, всего две, небольшие…
– Да что за неточности, милейший?
– Только немного неверный перевод, вот тут, на открытой странице, и вот у вас с принтера, вот тут в одном месте вы переводите как прошедшее время, а здесь ясно написано в настоящем, вот взгляните, покорно прошу…
Садомский взял свой листок с переводом, услужливо подсунутый Вадимом Павловичем, и перевел глаза на разворот книги. Серый человечек уже тыкал пальцем в вязь, указывая на место неточного перевода.
– Вот видите, это слово… Вот тут ошибочка. Это нормально, это все так ошибаются, все-таки мертвый язык и все такое, но, правда, не первый раз читаю, настоящее время, надо бы так перевести, а в основном безупречный перевод, литературный, я бы сказал, просто Пушкин вы, Станислав Николаевич.
Садомский внимательно посмотрел и в душе согласился с серым человечком. Упустил времена, забыл уже. «Старею», – с сожалением пронеслось у него в голове.
– И еще, Станислав Николаевич, это, безусловно, открытие, ваше открытие, это, безусловно, победа, о вас напишут в «Сообщениях государственного Эрмитажа», может, даже на английском языке…
– Это почему? – ошарашенно спросил Садомский, не понимая, куда клонит Вадим Павлович.
Вообще-то и книгу, и перевод он хотел по одной причине, знать о которой никому не было нужно, не выставлять на публику, надеясь заработать с помощью коллекционеров.
– Так вот вторая ошибка, Станислав Николаевич. Вот взгляните на написание букв, на чернила, вот в линзу, – подсунул Вадим Павлович огромную лупу, – конечно, надо бы еще исследования, для точности, надо бы конечно, но вот это дает нам право не утверждать, но сомневаться, да и пергамент…
– Короче, Вадим Павлович! – уже с нетерпением повысил голос Садомский.
– Не смею утверждать в качестве истины в последней инстанции, надо исследования, но… Книгу я бы лично датировал седьмым веком, да, именно седьмым, ну или восьмым, никак не позже.
Станислав Николаевич Садомский замер в недоумении.
– Вы уверены? Это не список?
– Я же говорю, нужна экспертиза… Конечно, радиоуглеродный анализ может запутать дело, да и портить артефакт придется… Но я бы датировал именно этим временем.
Письменные источники того периода были не просто редкость – огромная редкость! Да еще в таком объёме. Это было открытие, если тщательный Вадим Павлович не ошибся, конечно. В голове кандидата наук Садомского уже тихо звучали фанфары. Вот она, его Троя, вот, лежит перед ним уже давно, уже год, с тех самых пор, как он увидел Веронику.
Мысли о Веронике мгновенно отодвинули на второй план наполеоновские мечтания. «Что это, почему, вот книга, вот открытие, вот слава, почему опять она?» – вопрошал сквозь пелену видений Станислав Николаевич, тупо уставившись в разворот старинной книги. Серый человечек вежливо занялся перебором черепков.
