И в коммуникаторе раздался противный прерывистый писк обрыва связи.
Станислав Николаевич был в недоумении. Что это произошло со всегда веселой Настей? Да еще тогда, когда ему просто необходимо выяснить у нее важные вопросы. Дело было безотлагательное, и Садомский решил ехать к ней лично. Просчитав в уме, где она могла находиться, вывел, что на работе, вызвал такси и направился в университет, где не был уже очень давно. Поплутав, нашел нужную кафедру, осторожно открыл старую дверь, заглянул. Панина сидела за столом, как и другие преподаватели, лицо ее было мокро, она чертила что-то на листке бумаги, вся погрузившись в себя. А наверху стопки бумаг Садомский узрел свою книгу, ту, с которой Анастасия Валерьевна делала перевод. Взгляд его тянулся к книге, но Станислав Николаевич собрался, поправил галстук и вошел бодро, раскланявшись с преподавательницами, которые проводили его заинтересованными взглядами. Панина же даже не взглянула на него. Станислав Николаевич тихо подошел к ней и мягко поздоровался:
– Добрый день, Анастасия Валерьевна. Не могли бы мы с вами поговорить?
Панина посмотрела на Садомского, как кошка на мышь, но встала и вышла, сопровождаемая им, в коридор.
– Что тебе, Станислав? Мало баб? Вот, иди в аудиторию, там толпа малолеток, тупых и страждущих такого, как ты. Старый ловелас и развратник!
Панина отвернулась к окну, сложив изящные руки под шикарной грудью, но Садомский почувствовал, что она настроена уже не так категорично.
– Настя, ну что ты несешь? В моем возрасте женщины противопоказаны. Тем более разве можно встретить кого-то такого же, как ты?
– А какая я?
– Ты прелестна, Настя, ты замечательная и неповторимая, ты просто ангел и демон одновременно, в тебе столько страсти и нежности, – Станислав Николаевич усиливал нажим, подбирая самые нужные слова, понимая, что Панина не устоит.
Так и случилось: Анастасия Валерьевна развернулась, глаза ее горели огнем, она повисла на шее Садомского, шепча ему на ухо:
– Да, я не могу без тебя, Стасик, только ты, ты один нужен мне всегда, вечно. Будь моим, я прошу тебя, будь со мной столько, сколько сможешь. Хотя бы сколько сможешь.
Станислав Николаевич чуть не задохнулся от объятий, но поддержал романтический настрой Паниной ради дела, ответив:
– Да, Настя, я буду с тобой.
– Тогда сегодня у меня в восемь! Я буду ждать!
Садомский поморщился, но кивнул. Заодно спросил, может ли он забрать книгу. Панина вынесла ее, вручив Станиславу Николаевичу, подмигнула и вихрем умчалась на очередную пару к студентам. Вопрос Садомского остался неозвученным.
Вернувшись к себе, Станислав Николаевич долго рассматривал последние страницы старой книги. Действительно, часть текста была написана красными чернилами, чуть обсыпавшимися от времени, похожими на кровь, но и так достаточно неразборчивый почерк писца восемнадцатого века к концу книги был совершенно нечитабелен. Садомский в сердцах захлопнул книгу и принялся ждать вечера, необходимой Анастасии романтики любви и ответа уже после всего на свой очень важный вопрос.
И уже лежа в постели Анастасии Валерьевны, уже расслабившись и отойдя от ее настойчивых ласк, Станислав Николаевич, наконец, выбрал время для выяснения причины своего появления в этой постели.
– Настя, скажи, а ты точно перевела книгу?
– Какую книгу? Ах да, ту, твою. Ну как сказать, милый мой Стасик, точность перевода, точнее, адаптация к современному русскому языку не совсем необходимая вещь для филолога. Это же не история. Конечно, кое-где приукрасила, использовала гиперболы, метафоры, ретардации и вообще уходила от рассказа от первого лица. Иначе вышла бы дурная вещь. Типа: «Не лепо ли ны бяшет, братие, начати старыми словесы трудных повестий». Так хочу уверить тебя – не лепо это. Поэтому перевод неточен. А что это тебя так волнует? Не нравится? И может, ты из-за этого затащил меня в постель? Чтобы задать этот глупый вопрос? – Панина привстала на локте, обнажив красивую грудь.
Станислав Николаевич всё отрицал, вовсе не из-за этого, а по любви. Хотя в душе смеялся: уж он-то точно её в постель не тащил.
– Настя, ну что ты говоришь, ты так соблазнительна, что я просто не мог устоять перед твоими чарами. Но у меня работа, понимаешь. А ты выполнила часть этой работы, сейчас надо писать отчет, а я многое не понимаю.
– Хорошо, – удовлетворенно пробормотала Анастасия Валерьевна, укладываясь ему на плечо, – что тебе непонятно?
– Вот в книге говорится о золотой пластине, что была у автора, как его, Михаила.
– Да, о пластине там написано, я отразила эту часть достаточно точно.
– А в конце книги, где написано совершенно неразборчиво, я не смог прочесть, а ты вот разобрала, там у тебя говорится, что пластина выпала из рук умирающего автора и провалилась в щель в полу помещения. Мне ясно, что умирающий человек не мог такое написать, соответственно, предположив, что это твой художественный вымысел, я хочу понять, что же написано в реальности?
Панина рассмеялась, обняв Садомского еще крепче.
– Стасик, ну да, это я выдумала, это же синкопа, усиление трагичности момента и ожидание продолжения повествования. Так вкуснее.
– Я понял, а что же там в действительности?
– Довольно обыденно. Но красные чернила в конце и правда похожи на кровь.
– Я видел. Что с пластиной, куда он её дел? И была ли она там?
Анастасия Валерьевна расширила глаза, приблизив лицо к красивому подбородку Садомского, и шутя укусила его.
– Стасик, так тайна тут существует, я лишь случайно угадала ход событий? Ты ищешь золотую пластину с ликом богомерзким и персидскими письменами весом… Ой, не помню вес, а там было написано же…
– Тридцать золотников, – скромно напомнил Станислав Николаевич, вновь показав великолепную память.
– Да, точно, так и было написано. А это сколько в нормальном исчислении?
– Примерно сто тридцать граммов.
– Ну, совсем немного, – протянула разочарованная Панина, – это же по нынешним ценам тысяч триста? Мелко плаваете, Станислав, – засмеялась она.
– Ну, что уж попадается, – улыбнулся Садомский, но Панина не отставала:
– Ага, я поняла, это не просто золото, это реликвия, а стоимость реликвий выше стоимости золота. Я права? Наверно, пластина стоит миллионы долларов?
– Нет, Настя, она стоит не больше полумиллиона рублей. Это пластина типа пайцзы, пропуска для важных слуг, они довольно распространены на территории Китая и Монголии, – Станислав Николаевич хотел перевести разговор от пластины и ее цены в другое русло.
– А зачем она тебе?
– В нашем отделе золотые пайцзы – редкость, хотелось получить экземпляр, – соврал Садомский, – но ты так и не сказала, что в книге написано на самом деле.
