– Жаль, сейчас это артефакт, денег стоит, приятная находка, – произнес Алексей.
– Чё? – не понял незнакомого слова Митька, но не растерялся. – Да, щас бы продал – деньги были. Ну вот, тогда-то мы в дом залезли, а там дед. Нас поймал, пока мы по чердаку шкерились, но не орал, не бил, не гонял. Детки, говорил, купите мне хлеба в деревне. Ну мы говорим – купим, а деньги? А он мешок вытащил, оттуда горстями монеты серебряные высыпал нам в подол – вот, мол, купите на них. Когда принесёте – еще отсыплю. Мы монетки взяли, побежали в магазин, а там тетка Люся, продавщица, глянула, говорит – не купить на деньги такие, старые они. Мы глянули – точняк, полтинники серебряные годов двадцатых. Ну, мы у Люськи две буханки выпросили, да в обрат. Деду принесли, полтинники отдаем, а он не берет – еще сыплет. Те полтинники мы в «чику» проиграли угланам с Камского.
– Жаль, – опять тихо заметил Алексей.
– Да чего тока не утерял я за жисть свою, чего теперича жалеть, – парировал Митька. – Так вот, дед в тот раз рассказал нам, что в стародавние времена жила в деревне нашей одна баба, Аграфена ли, Агриппина, а у нее был сожитель, юродивый какой-то, все книжки читал. Дак та баба того сожителя топором зарубила за то, что сама веры была другой, а тот кержаком был и троеперстие не терпел, но тщедушен и мал росточком, а баба-то была крепкая, как жена у Вовки-профессора. Та-то еще та стерва, по яйцам ему ногой – он и в больничку угодил, Вовка-то. Уж прости, милая, за подробность, – обратился Митька к Веронике, которая заинтересованно слушала плавную деревенскую речь, изобилующую незнакомыми, но смачными словами.
– Так что ты показать-рассказать-то хотел? – нетерпеливо спросил Алексей, которого, в основном, из-за Вероники, несколько коробил ненужными подробностями рассказ Митьки.
– Ну вот, дед тот говорил, мол, у бабы той от юродивого золото осталось, слиток немалый. А когда баба померла, перед кончиной слиток тот в сарае закопала, который от бати-рыбака остался.
– Понятно, золото, – улыбнулся Алексей фантастическому рассказу о сокровищах, абсолютно уже Митьке не веря, помня о невероятном, абсолютно не соответствующем действительности повествовании того о Бутырах.
– Ага, так вот, сарай тот вот туточки стоял, зуб даю. Вот от него камни осталися, – указал Митька на сереющий вдалеке плитняк, почти правильно разложенный по глине, оголившейся после отступления воды. – Вот тут и ищи, может, повезет.
Митька встал, бросил давно потухший окурок в волны, набегающие от ветра на берег, махнул рукой и ушел в направлении магазина.
– Может быть, перекусим? – осторожно спросила Вероника.
Алексей кивнул, Вероника принесла термос и бутерброды. Они вместе задумчиво жевали их, запивая по очереди сладким чаем, но каждый думал о своем. Вероника размышляла о жизни, о ее простоте и сложности одновременно, об Алексее, который казался ей таким простым и понятным, о Садомском, который был блестящ, богат и умён, но не обладал душевной привлекательностью, о надвигающейся зиме, которая заставит надевать теплые вещи, которых у Вероники было немного – поизносилась, о красоте природы даже в ее сумрачном состоянии, о новой работе, которую хотелось бы найти, о любви, загадку которой она пока так и не разгадала. Алексей же думал о том, какой замечательный день выдался, потому что она была рядом, кормила его бутербродами и чаем, потому что она просто была и ничего не говорила, и ему было бы очень комфортно находиться вместе с ней в любом месте планеты, которая не сильно отличается своими континентами, странами и регионами, если человек находится, как он, в душевном равновесии. Выпив горячего чаю, Алексей подумал, что пора бы и домой, но домой не хотелось, хотелось продлить день бесконечно, чтобы она сидела на мостках и смотрела на него, чтобы не было момента расставания и тягостного молчания, когда он не знал, что сказать. Поэтому он виновато улыбнулся, включил металлоискатель со словами:
– Ты пей чай, я пройдусь еще немного, – и пошел в сторону серого плитняка, указанного Митькой.
Пропуская надоевшие сигналы от консервных банок, Алексей просто шел по скользкому берегу, вдыхая влажный воздух, как вдруг металлоискатель издал противный звук и завис. Алексей реанимировал его кнопкой включения-выключения, вновь провел катушкой над угловым камнем, который наполовину был скрыт водой. Звук повторился. По опыту Алексей предположил, что это алюминиевая проволока, но звук несколько отличался, возможно, это была однокопеечная монетка советского периода. От нечего делать Алексей скинул с плеча лопату и перевернул достаточно тяжелый камень. Под ним ничего не было. Еще один взмах металлоискателем подтвердил, что монетка, а скорее всего, это была она, лежит глубже. Алексей взялся за лопату половчее и начал осторожно раскапывать ямку под камнем, изредка проверяя раскоп и выброшенную землю прибором. Ямка увеличивалась, мокрая глина поддавалась тяжело, вода лилась в раскоп, а проклятая монетка так и не показывалась. Алексей уже было плюнул – так бывает, прибор пищит, а находок нет, копатели говорят – земляной дедушка чудит, жертвы просит, – но тут лопата из толщи грязной воды и глины вывернула что-то непонятное, угол предмета тускло поблескивал желтизной. Алексей склонился над находкой, пытаясь наскоро определить, консервная банки ли это или кусок латуни, не смог, поднял, промыл в прибрежной воде. Предмет оказался тяжеловатым, латунного цвета, прямоугольной формы с закругленными углами.
– Что за кусок мусора? – бормотал Алексей, моя тяжелую штуковину, а из-под его пальцев в грязных перчатках на боку пластины неожиданно показался дикий профиль человека, похожий на вождя индейского племени, в невероятном головном уборе, увенчанном перьями, со страшным оскалом грубо вырезанных зубов.
Алексей промыл находку тщательней, осмотрел с другой стороны, на ней проступила вязь арабского письма. Зачарованный, он потащил её Веронике, которая болтала ногами, сидя на мостках и подложив под свои джинсы старую курточку Алексея.
– Смотри, что выкопал. Творчество местного народа или детская шалость, – Алексей показал пластинку Веронике, та заинтересованно склонилась над ней.
– Да, странно, у нас тут индейцев не водилось… Наверное, ты прав, дети чего-то мастерили. У меня в детстве тоже был гравировальный прибор, папа еще покупал, я любила им на ложках свое имя гравировать, – улыбнулась Вероника.
– Вот только странно, – вертя в руках пластинку, сказал Алексей.
– Что?
– Латунь в воде бы окислилась, зелень пошла, как на монетке, что я тебе подарил. А тут следа окисла нет.
– Я в химии не сильна, все может быть, – успокоила его Вероника.
– Приветствую вас, братья по разуму, – послышался позади голос человека, спускавшегося к мосткам по заросшему травой косогору. Алексей поднял голову, присмотрелся и узнал в подходившем человеке кузнеца, которого встречал уже третий раз.
– Здравствуйте, Николай, – вспомнил его имя Алексей.
– Гляжу, увлечение не оставляет вас. Даже появились последователи, – Николай кивнул в сторону Вероники. – А, мадемуазель, я же знаю вас, вы приезжали как-то раз с Кириллом и тем уважаемым человеком из столицы. Помните меня?
