Подошли и остальные: Сашко Лепетченко, Каретников, Калашник и трое новеньких – Шмерко Хшива, Петро Шаровский и Марко Левадный.
Семенюта оценивающе рассматривал хлопцев, на каждом на мгновение задерживал взгляд:
– Со мною пойдут Нестор, Федос… Сашко Лепетченко, Марко Левадный, ну и еще Петро Шаровский. Остальным – додому!
– Андрей, ты ж обещав… – начал канючить Каретник.
– Додому! – сердито повторил Семенюта и объяснил: – Нам нужни здоровенни хлопци: бомбы тяжели, их ще до кареты добросыть надо.
Шаровский и Левадный были плечистые, с крепкими тяжелыми руками.
Трое забракованных парней исчезли в темноте.
Нестор подошел к Семенюте:
– Марка Левадного я знаю, за нього поручусь. А той здоровый?
– Той здоровый – Петро Шаровский, за нього я поручусь, – ответил Щусь.
Семенюта залез в сумку, принесенную Нестором. Достал чугунную самодельную бомбу. Взвесил ее на руке:
– Петро! Лучше, если бомбу кинешь ты!
Шаровский обеспокоенно посмотрел на черный цилиндр с фитилем.
– Кыну я! – упрямо сказал Нестор и забрал бомбу у Семенюты, снова аккуратно уложил ее в мешок.
– Тяжола для тебе. Не добросыш.
– Я блызько до кареты пидлизу.
– Ну-ну! – хмыкнул Семенюта, но, зная упрямство Нестора, настаивать не стал. Еще раз оглядел оставшихся. – Шо хочу вам сказать. Дело настоящее, не играшки. Ни раненых, ни убитых оставлять не можем. Я имею в виду своих. Не то всем конец.
Наступило молчание.
– А меня для чего оставили? – наконец спросил тщедушный Хшива.
– Для интернационалу! – улыбнулся Семенюта.
Все рассмеялись. Они от Антони слышали, что такое интернационал. Да и Семенюта не просто шутил. Он уже оценил характер Хшивы. Дерзкий, находчивый, отчаянный хлопчик. Эдакий хорек!
– Ну, берите оружие – и поехали! – приказал Андрей, и все с облегчением зашевелились, погрузили свое нелегкое имущество в телегу и уселись сами.
…Мерно стучали копыта по мягкой дороге, поскрипывала бричка. Хлопцы молчали. То ли дремали, то ли думали каждый о своем. Андрей Семенюта сидел на передке с цыгаркой в зубах, легонько подбадривал лошадей кнутом.
Проехали вброд речушку. Миновали тополиную рощицу. Степь казалась бескрайней. А над ней звезды, звезды…
Начало светать, когда Семенюта остановил коней, стал всматриваться.
– Там, за бугорочком Преображенка… Лучше здесь подождем.
Утром туман плавал по дну балки, склоны которой поросли бузиной, ольхой, верболозом, дикой вишней, боярышником, маслиной, терном – той растительностью, которая словно сбежалась сюда, чтобы укрыться от степных суховеев.
Листва уже пожелтела, жестко шелестела, но еще держалась. Сейчас она служила надежным укрытием и для лошадей, и для оставшегося при лошадях Лепетченко, и для остальных хлопцев, что затаились на склоне.
А чуть в стороне, едва приметная сквозь облачка тумана, виднелась песчаная дорога. Она спускалась ко дну балки, пробегала понизу, а затем снова кривой лентой поднималась вверх. Удобнейшее место для засады…
Семенюта, пригнувшись, подбежал к Нестору, который расположился совсем близко от дороги. Револьвер Махно заткнул за пояс, стягивающий свитку, а у ног положил бомбу, похожую на диковинный овощ.
– Спички есть? – спросил Андрей. – Проверь, не отсырели?
Махно похлопал себя по груди: здесь, мол, они, целы.
Андрей перебежал к Шаровскому, который с револьвером в руке спрятался неподалеку.
– Стрелять только после бомбы, – предупредил Семенюта. – И сразу до кареты, хватай сумки!
Петро кивнул. Было видно, что он напряжен и взволнован.
– Успокойся! – Семенюта похлопал его по плечу.
Зато Щусь Семенюту порадовал. Федос плевался подсолнечной шелухой. Рукоятка револьвера выглядывала из-за отворота свитки. Ему Семенюта не стал ничего говорить. Надежный хлопец.
Тихо было в распадке. Очень трудно ждать. Первое крупное дело. Как все сложится? Будет ли кровь?
Первым не выдержал Петро Шаровский, переполз к Махно.
– Слухай, Нестор, а если карету будуть супроводыть казаки чи полицаи?..
– Все равно кину, – хрипло ответил Махно.
– А если их багато буде?
Махно поднял голову, прислушался. Издалека доносился конский топот, поскрипыванье рессор и, кажется, голоса. Вроде как пели? Или переговаривались? Здоровяк Шаровский изменился в лице.
– Похоже, их такы чимало, – прошептал он. – Чуешь?
– Займы свое место! – зашипел Махно сквозь зубы, доставая из-за пазухи спички.
Петро отполз.
Семенюта и Федос взвели курки.
Напряженно прислушивался и Сашко Лепетченко, успокаивая лошадей, которые, не отрываясь от овса, стригли ушами.
А голоса все приближались…
Переваливаясь с боку на бок, в балку скатывалась пароконная подрессоренная бричка. В ней – пьяная компания селян. Пятеро. Тот, что за кучера, сонно мотал головой, едва не вываливаясь из брички при крутых наклонах. Остальные селяне тоже были хороши. Видно, кумовали где-то до самого утра.
Нестор всего этого не видел, а только слышал голоса, которые, казалось, были уже совсем рядом. Он чиркнул спичкой о ремень. Вспыхнул яркий шипучий огонек, и Нестор поднес его к фитилю бомбы…
И лишь тогда в поле его зрения появилась бричка. Она весело катилась вниз…
– Эй, Микола, коней петеряешь! – толкнул кучера кто-то из селян.
Раздался дружный хохот.
– Вин скорише нас по степу россыпе.
Бричка выровнялась на дне оврага, кучер тоже выпрямился, не раскрывая, впрочем, глаз. Вожжи дугой свисали к копытам лошадей.
– Давайте спивать, може, проснеться, – предложил один из гуляк и тут же затянул длинную, как дорога, веселую украинскую песню: – «Ты казала: у вивторок поцилуеш разив сорок…»
И действительно, кучер тут же проснулся и, тупо глядя перед собой, подхватил:
– «…Я прийшов – тебе нема. Пидманула, пидвела-а!..»
Шаровский, оцепенев, в ужасе смотрел на горящий фитиль самодельной бомбы. Огонек торопливо полз по пропитанному керосином фитилю. Завиваясь, вверх поднималась струйка дыма.
Обжигаясь, Нестор стал торопливо, пальцами гасить фитиль бомбы. Справился. Чертыхнулся: фитиля осталось совсем немного.
Песня удалялась вместе с бричкой.
Хлопцы осторожно спустили курки револьверов. Пальцы дрожали. Лица в поту. Губы закушены…
И снова они ждали.
