– Все равно его на тюрьму засудять, – возразил Федос. – Ясно, шо свободы не дадуть.
– Еще не вечер! – не согласился Семенюта. – Подумаем.
И наступило молчание.
Неровно горела на столе восьмилинейка. Окна были занавешены. Никакие предложения, даже самые сумасбродные, не шли в голову.
Но в разговор неожиданно вмешался Шмерко Хшива.
– Я вот шо думаю – все дело в свидетелях, – тихо сказал он.
– Ну и что?
– Их надо поубивать.
Ватага с удивлением посмотрела на Хшиву. Худенький, остроносый, с большими и грустными «библейскими» глазами, он вовсе не был похож на убийцу. Но в его приговоре звучала сила и категоричнось.
– Если можно, доручите это мне, – добавил он.
Федос насмешливо хмыкнул. Заулыбались и остальные. Но Хшива пояснил:
– Самое вредное для Нестора – свидетели. И, конечно, пристав. Не будет их, не будет и суда… А Нестор никогда не признается. Выпустят!
Семенюта шевелил губами, словно пробовал идею на вкус.
– Ай да Шмерко, ай да еврейская голова! – наконец одобрительно произнес он.
– А хто сказав, шо суда не буде? – спросил Тимош Лашкевич.
– Ну как же! Свидетелив-то нету! – отстаивал свое Хшива.
– Зато бумага есть! По бумаги засудять!
– У Тимоша тоже логика, – согласился Семенюта. – От насчет пристава, тут Шмерко, пожалуй, правильно думает. Карачана все равно давно надо было убирать, тут вопросов нема. А на дядька Гната Пасько у меня рука не поднимется. Простой селянин, да еще и детей полдюжины.
– Ну, а полицая Бычка? – спросил Шаровский и горячо добавил: – Я б його самолично…
– Бычок без году недиля в полицаях ходит. Раньше у Кернера в столярке работал, – пояснил Семенюта. – Ни рыба ни мясо. Крика много, а вредности мало…
– Приехали! – разочарованно выдохнул Хшива.
– Подумалы – приехали, – заключил Семенюта. – Тут все не так просто. Поубывать свидетелей – не фокус. А шо дальше? В суде сразу ж додумаються до того ж, шо и мы. Они не дурнее нас… Не, не будем спешыть. От днями возвернеться Антони, с ним будем совет держать. Он грамотнее нас, может, что-то дельное и подскажет.
Глава тринадцатая
А спустя три дня, солнечным вечером, они ждали на станции поезда. Стояли в сторонке, все той же кучкой. Гуляйпольцев на станции всегда было много: кто приходил сюда подзаработать грузчиками или носильщиками, а то и просто так, на поезда посмотреть, на приезжих и отъезжающих. Так что компания гуляйпольских хлопцев здесь никаких подозрений ни у кого не пробуждала. Выделялся среди них своим богатырским ростом Петро Шаровский. Видимо, на него как на носильщика была главная надежда.
Пыхтя, окутываясь паром, локомотив втащил на станцию состав. И сразу все, кто был на перроне, разом забегали. Лишь ватага во главе с Семенютой осталась на месте.
– Якый вагон? – спросил Федос.
– Вон тот, красивый! – указал Семенюта на сине-желтый вагон класса «микст» с неизменными торжественными орлами под окнами и с надписями «Первая Екатерининская железная дорога». Такой красавец вагон был единственным на всей дороге и постоянно находился в пути: либо катился из Бердянска в Вену, либо, наоборот, возвращался из Вены в Бердянск, богатеющий с каждым годом азовский порт.
Из сине-желтого вагона неторопливо стали выходить пассажиры…
Осторожно, поддерживаемый проводником, по ступенькам спустился представительный толстяк, с ним супруга в дорожной шляпке, с собачкой на руках…
Лихо соскочил с подножки пожилой военный с длинной, не по росту, саблей на боку. Этот, надо думать, прибыл в командировку или на короткую побывку домой.
Неуклюже, бочком, осторожно ступая, слез усатенький джентльмен в котелке…
Седобородый вальяжный господин с саквояжиком, в дорожном плаще с бархатными отворотами, с сигарой во рту, оглядел платформу, ни на ком не задерживая глаз. По виду крупный промышленник, владелец завода или даже нескольких. Его проводник особенно почтительно взял под локоток. И было зачем: серебром блеснула рублевая монета, переходя из руки в руку.
Парни растерянно переглядывались: Антони не было.
Вот спустились на перрон дама с горничной… Священник… Еще две дамы… И все. И больше никого. Остальные, видно, ехали до Бердянска.
– Може, вагон перепуталы… чи случилось шось? – шепотом спросил Федос у Семенюты.
Семенюта не ответил. Он тоже был взволнован, но старался не подавать виду.
Промышленник между тем направился к багажному вагону, откуда поездные носильщики в форменных фартуках, с бляхами на груди, уже выносили несколько тяжелых, заграничной работы заводских ящиков с крупными надписями по-немецки и по-русски: «Обращаться с осторожностью», «Мануфактурное производство заводов “Зингер”». Вокзальный жандарм в кепи на французский манер, украшенном отливающим на закатном солнце орлом, бросил взгляд на господина, на ящики и проследовал мимо.
А господин с сигарой как будто только сейчас заметил компанию подростков.
– Эй, огольцы! – басовито крикнул он. – Кто хочет заработать?
– Я поторгуюсь, – предложил Федос. – А вы пидождить пока там, под тополями.
– Эх! – раздосадованно сбил картуз набок Семенюта. – Ладно. Иди.
Федос тут же оказался возле господина.
– Ящички пиднесты? – спросил он, примеряясь к грузу. – Три… пять… шисть ящикив? Три рубли-с.
– У вас, однако, и цены!
– Це ще й дешево.
– Три рубля! Надо же!
– Но-но, дядя! Попридержи коня! – уже начал сердиться Федос.
– Грабитель! Капиталист! – Господин рассмеялся, приблизился к пареньку и негромко, но уже знакомым голосом приказал: – Зови хлопцев, Федос! Да побыстрее!
Федос даже рот открыл от изумления. Но постарался скрыть радость, коротко, в два пальца, свистнул.
– Дурной, чи шо? – рассердился Семенюта и не тронулся с места.
– Та то ж Антони! – толкнул его в бок сообразительный Шмерко. – Багаж приехал!
…Хлопцы, как муравьи, облепили ящики, весело потащили их за палисадник, к пристанционной площади. Рослые Шаровский и Щусь несли каждый по ящику. Тощенький Тимош Лашкевич еле ковылял с саквояжиком, который тоже, видать, был нелегок. Семенюта шел сзади, покрикивая на хлопцев, как артельщик.
На площади их ждали две телеги. Свалив груз в кузова, они уселись сами…
И лишь вдали от станции господин наконец избавился от бороды, усов, сбил пудру с «посеребренных сединой» волос – и стал Вольдемаром Антони. Обнялся с Семенютой, с Федосом, приветливо махнул рукой остальным.
– Ну, рассказывайте, что у нас тут творится?
