В тряпках лежали его кольт и горстка патронов. Нестор вставил патроны в гнезда барабана, сунул оружие в карман.
Глава шестнадцатая
В хате Антони видны были следы скорых, похожих на разгром, сборов. Из раскрытого саквояжа торчали наспех уложенные вещи.
Вольдемар торопливо гримировался. Движения его были быстрыми, профессиональными. Он припудрил брови, наклеил бородку, усы.
Просмотрел несколько паспортов, выбрал один, остальные бросил в пылающую печь, где уже догорали какие-то бумаги. Туда же побросал все, что еще оставалось на гримерном столе…
Надел сюртук, подошел к зеркалу. Оттуда на него смотрел респектабельный мужчина. Вольдемар подмигнул ему, как доброму знакомому.
Выйдя из дома, он не стал запирать за собой дверь, оставил ее приоткрытой. Неподалеку, за садочком, его ждала бричка с извозчиком. Убедившись, что седок удобно уселся, извозчик тронул бричку с места. Попетляв по окраинам, выехали на широкий шлях, ведущий к станции.
Резво бежали лошади, глухо стучали копыта по отсыревшей утренней дороге…
В купе вагона первого класса, где на окнах висели шторы с кистями и где подавали чай в серебряных подстаканниках, на мягких диванчиках, визави, сидели два благообразных пассажира. Один из них – преображенный Антони. Второй – полный, с двойным подбородком господин.
– И здесь полыхает, – взволнованно сказал господин, приоткрыв штору и глядя на копотный дым и языки пламени в степи.
Возле какого-то полустанка поезд замедлил ход. Подсвеченные вагонными огнями, мимо проплыли лица стоящих на перроне солдат. Поблескивали штыки.
Антони не смотрел в окно.
– Вы, я вижу, ко всему привычный человек! – заметил полный.
– Приходится привыкать. Дела-то не могут стоять, – бросил Антони, помешивая чай массивной серебряной ложечкой.
– И какие же дела, позвольте полюбопытствовать? Или это у вас, у коммерсантов, как всегда, тайна?
– Да что вы! Какая тайна! – улыбнулся Антони. – Я, знаете ли, в некотором роде сеятель… Бросаю в землю семена.
– Шутка? – Полный внимательно посмотрел на ухоженные руки Антони. – Или… Мне кажется, я догадался. Вы торгуете семенным зерном. Оптовик!
Антони благодушно покачал головой: мол, как вы догадались?
– А я вот, знаете, купил позатот год на Екатеринославской хлебной бирже пятьсот пудов отборнейшей пшеницы. Озимой. Какой-то новый канадский сорт. Денег истратил! И что вы думаете?! Осенние всходы были прекрасные, а весной заморозки уничтожили все посевы. Не для нашей климатической зоны сорт… Убыток!
Еще одно зарево уплыло за край окна. Позвякивали ложечки в полупустых стаканах.
– Мои семена всегда всходят, – отозвался Антони, поправляя усы. – Если не этой весной, так следующей… Обязательно всходят!
Попутчик поглядел на Антони с удивлением. Он, видимо, был тугодум. Наконец разразился смехом:
– А вы, извините, шутник… Завидую вашему самообладанию. В такое-то время!
А по улице Гуляйполя двигался уже какой по счету обоз!
Махно и Семенюта, притаившись под густыми ветвями сирени, свисавшими едва ли не до земли, ожидали, пока проедут телеги.
Когда обоз почти поравнялся с ними, они увидели, что в телегах под охраной солдат сидят крестьяне.
Махно вцепился пальцами в плечо Семенюты:
– Куда их?
– Известно, в уезд. А может, в губернию, в Катеринослав. На суд.
Обоз замыкали несколько полицейских. Кавалькада скрылась вдали, за серой пеленой пыли…
– Надо до Вольдемара, – сказал Нестор. – Може, хоть он пидскаже, шо робыть.
Приблизившись к знакомой хате, они увидели полуоткрытую дверь.
– Вольдемар, – негромко позвал Семенюта. – Антони!
Но им никто не ответил.
– Може, його арестовалы? – прошептал Махно.
Они достали оружие, взвели курки и неслышно проскользнули в темную хату.
– Никого!
Занавесили окна. Вспыхнул несмелый поначалу огонек керосиновой лампы. Постепенно осветилось все жилище.
Повсюду они увидели следы разгрома.
– Похоже, шо арестовали!
Семенюта подобрал несколько обрывков бумаги у неостывшей еще печи. Внимательно их рассмотрел. Заглянул в глубь печного зева, порылся в куче пепла и извлек оттуда несколько не до конца сгоревших документов, остатки гримерных пастилок, обуглившуюся часть черной накладной бороды. Показал Нестору. Тот все понял.
– Удрав? – еще не веря в случившееся, спросил Нестор.
– Смылся, – подтвердил Семенюта. В горестном раздумье он уселся на лавку. – Тайком. Как ворюга какой-нибудь… Эх, Антони, Антони!
Махно наморщил лоб.
– Може, он на время? Ну, пока тут таке творится. Шоб себе для главного дела сберегты. А як все уляжеться, он снова появится.
Семенюта вдруг вскочил, бросился к громоздкому обшарпанному комоду, стоявшему в дальнем углу комнаты. Упершись плечом, отодвинул его в сторону. Под ним оказался прикрытый досками неглубокий приямок.
– Неси сюда лампу! – приказал он Нестору, торопливо сбрасывая доски.
Свет лампы осветил приямок. На его дне рядами лежали металлические цилиндры с длинными деревянными рукоятками. Жирно поблескивали.
– Ф-фу ты, черт! – облегченно вздохнул Семенюта.
– Шо це? – спросил Нестор.
– Бомбы германские. Новейшие. Последний привет от Антони…
– А де запалювать?
– В том-то и штука: им не надо никакого фитиля. Тоже Вольдемар привез. Капсюль вставляется – и все. Дернешь за колечко, и через три секунды – та-ра-рах! Все вдребезгы!
– Сурприз буде панам, як прийде наше время, – повеселел Нестор.
Они уселись на комоде и долго молчали.
– Слухай, а як же мы будем без Антони? – озабоченно спросил Нестор. – Таки дела почалысь… Хто подскаже?
– Сами будем! – зло ответил Семенюта. – Своими головами обойдемся!..
В Гуляйполе и на следующий день продолжилось невиданное движение. С дальних степных уездов, под усиленной охраной, гнали на станцию крестьян-бунтовщиков.
В окно были хорошо видны угрюмые лица арестованных, безразличные лица конвойных. Конвойные шли по обеим сторонам колонны, держа в руках винтовки с примкнутыми штыками.
Петро Шаровский отошел от окна.
– Ну, шо там? – спросил у него отец, маленький, горбатый человек с жидкой бородкой. Он сидел за низеньким столиком, на котором были разложены принадлежности сапожника, иглой-цыганкой проворно тачал голенище.
– З утра вже третю колону прогналы. Та вчора…
