Склонившись к зеркалу, седовласый наблюдал за Петром. Он увидел толстую пачку денег в надорванной упаковке…
Когда клиент получил свои покупки и важно удалился, продавец подобрал с мраморного пола оброненный обрывок банковской упаковки. Осмотрел ее.
Выйдя от Швагера, Петро пошел по залитой солнцем улице. Он нравился сам себе: богатый, удачливый. Нравилась покупка. Он держал в руках часы и то и дело подносил их к уху. Часы были тяжелые и живые.
А тем временем седовласый продавец часов, он же хозяин магазина господин Швагер, подошел к двери магазина, пальцем подозвал швейцара и что-то ему объяснил.
Швейцар торопливо пошел вслед за Петром. По пути увидел городового, направился к нему, придерживая тяжелую, расшитую позументом, фуражку:
– Обрати внимание на того клиента, братец. Фармазон, не иначе. С вот такой толщины пачкой денег ходит. Швыряет, не считается. И деньги, заметь, не в гаманце держит, а в банковской упаковке.
…Теперь Петра уже сопровождал городовой. До границы своего участка.
Когда Петро скрылся в магазине одежды Джона Лоренца, в тени акации его уже ожидал малоприметный человек в котелке.
Преображенный, в новом «барском» костюме, в брюках «Вилье», Петро шел дальше, и за ним неотступно следовал «котелок».
Петро внимательно разглядывал вывески, возле каких-то магазинов останавливался. Немного поразмыслив, двигался дальше. Еще одна вывеска ему приглянулась: «Магазин А.И. Высоцкаго. Всевозможная мужеская и дамская обувь в богатом выборе». Зашел…
И вышел в красивых хромовых штиблетах с чуть загнутыми носами.
В конце концов «котелку» надоела эта экскурсия, он ускорил шаг, догнал Петра и положил руку на его плечо.
– Шо таке? – возмутился Петро. – В чем дело?
– Ничого такого особенного, – сказал «котелок». – Пидете зи мною до участку и там станемо выяснять вашую личность.
Петро дернулся, попытался вырваться.
– От цього не надо. Цього я не люблю.
«Котелок» был худой, но жилистый, и держал Петра крепко. Он мгновенно почувствовал внутреннюю слабину румяного гиганта.
И вскоре Петро сидел за грубым столом в помещении тюрьмы. Его молча изучал исправник Демьян Захарович.
На Шаровском был купленный в магазине дорогой костюм, но ни в его лице, ни в фигуре не осталось ничего от гордого паныча, что вальяжно, с независимым видом фланировал по улицам города. Куда-то испарился хмель. Разбитая губа, синяк под глазом, измятая одежда и полуоторванный ворот рубахи говорили о том, что по дороге к исправнику Шаровскому изрядно досталось.
Процедура допроса была рутинная. Исправник выглядел спокойным и деловитым. Его морщинистое лицо рано состарившегося на неприятной службе человека было почти благодушным и говорило о том, что молодой селянин для него – задачка простая, как огурец.
– Ну, рассказывай, – даже с некоторой ленцой обратился он к Шаровскому. – Как, когда, с кем ограбил почтовую карету? Сколько взяли денег, как убивали людей?..
– Не знаю ничого, – хмуро ответил Шаровский, скрывая волнение. – Ниякой кареты…
– А деньги откуда? – Исправник выложил перед Шаровским нерастраченные им деньги. – Вот эти деньги?
– Ци деньги?.. Ну… найшов…. коло дорогы… в трави…
– И эти? – Исправник вынул из ящика нетронутую пачку в банковской упаковке. Поднес к глазам, медленно прочитал надпись на упаковке: – «Азово-Донской банк»… Эти тоже нашел?
Шаровский пожал плечами:
– А шо такого? Мабуть хтось потеряв…
– Дурочку-то валять не надо, Петро, – по-отечески покачал головой исправник. – Не хочешь правду говорить?.. Бывает. Только не у нас. У нас со временем все начинают говорить.
Шаровский спрятал под стол нервно подрагивающие пальцы. И неожиданно вскочил во весь свой внушительный рост. Секретарь уездной полицейской управы, который вел запись, резко дернулся на табурете. Двое стражников, стоявшие у двери, бросились было к Шаровскому, но исправник жестом остановил их.
– Хочь убыйте! Насмерть! – выкрикнул Петро. – Ничого не скажу! – И он горделиво откинул голову.
– Ну а кричать-то… кричать зачем? – Демьян Захарович обернулся к охранникам: – Охрименко! Залата! Отведите его на… на экскурсию!
– В третий блок?
– Нет, зачем? Я думаю, достаточно будет покойницкой.
Стражники увели Петра.
– Нашатырный спирт не забудьте, – посоветовал им вдогонку исправник.
Сторож в кожаном лоснящемся фартуке, с цыгаркой во рту, открыл скрипучие ворота, ведущие во двор покойницкой.
Шаровский отвернулся при виде стоявшей во дворе телеги, прикрытой брезентом. Из-под брезента свисали вниз чьи-то руки и ноги…
– Чого не разгрузили? – поморщился один из стражников, видимо, старший.
– А местов нету, – равнодушно, не выпуская изо рта цыгарки, пояснил сторож. – Пока тут полежать. Куды им спешить?
Они спустились в полуподвальное помещение покойницкой. Страшные скрипучие двери. Каменный, политый водой пол и каменные же, похожие на склепы, столы, на которых по одному, по двое лежали уже раздетые мертвецы.
Увидев лицо голого человека, покрытое коркой засохшей крови, и вытекший глаз, Шаровский отвернулся и постарался не глядеть по сторонам. Но в поле его зрения, как нарочно, то и дело попадали белые, словно мелом обсыпанные, чьи-то ладони, ступни.
– Ты гляди, гляди! – толкал его стражник. – Це все бунтовщикы. А вчора ще живее нас з тобой булы!
Второй стражник свернул цыгарку и, прикуривая, обьяснил:
– Щас это просто. Особое, понимаешь, положение. Никаких тебе фиглив-миглив. Хто з оружием и не хоче повиниться, а то ще й сопротивляеться – з такымы дуже просто.
– Без суда и следствия, – ввернул первый.
От вида покойников и от удушливых запахов карболки и гашеной извести Шаровский почувствовал головокружение, пошатнулся. Он закрыл глаза и ступал осторожно, ориентируясь на голоса стражников.
– Готовый!..
Стражники подхватили его под руки, сунули под нос склянку с нашатырем.
– Дай и мени! – Один из стражников тоже понюхал нашатырь и зажмурился от острого запаха, потом строго сказал Петру: – Хиба не чув? Начальствие велело, шоб ты все хорошенько разглядел, як оно бывает и як все заканчуеться… Эх, одежка на тебе добрая… И сапоги… Рублив, мабуть, десять отдав?
– Надо його тут росстрилять, а одежу забрать, – предложил второй стражник. – Все одно тут все голи…
– А шо, це мысля! А начальству скажем, что хотив втекти. – Стражник достал из кобуры револьвер, повернулся к стоящему у двери сторожу: – Васыль, будеш свидетелем. Скажеш, шо парубок хотив втекты, а колы пиймалы, кынувся на нас. Шо було робыть?
