Таратайка остановилась.
– Скорише, Андрей!
Семенюта побежал. Но неожиданно споткнулся, упал. Попытался подняться. Но одна нога перестала ему подчиняться. С усилием он сделал несколько шагов, крикнул:
– Езжайте, хлопци! Гонить! Я задержу!
Пивень еще какие-то мгновения натягивал вожжи, не давал ходу коням, но понял, что Семенюте уже не добежать до них, не успеть. Они ему тоже не помощники. Трое стражников отделились от конвоя, бросились к Семенюте. И тогда Пивень хлестко взмахнул кнутом. Таратайка загромыхала дальше по мостовой, свернула в степь.
Пошатываясь и хромая, оставляя кровавый след, Семенюта скрылся во дворе. Стражники бежали за ним следом.
Волоча ногу, Андрей бросился в халупу, закрыл за собой дверь. Возник в оконном проеме с двумя револьверами в руках. Выстрелами остановил конвоиров. Они залегли…
…Воспользовавшись сумятицей, Нестор протиснулся к Шаровскому, набросил на него цепь от ручных кандалов, попытался придушить.
– Пан охвицер, помо… – захрипел Шаровский.
Нестор никак не мог совладать со здоровенным парубком.
– Поможить! – извернувшись, заорал Петро. – Помо…
Нестор, Шмерко и другие арестанты сбили Шаровского с ног, и тот упал на мостовую. Его пытались бить ногами, молотить кандалами, но это не очень получалось: мешали друг другу, да и тяжелое железо сковывало движения.
Конвоиры ворвались в эту сутолоку, сбивая с ног ударами прикладов тех, кто пробовал вершить самосуд.
…К халупе тем временем подбежали еще с полдюжины конвоиров во главе с урядником.
– Заходи со всех сторон! – командовал урядник. – Не дайте ему уйти!..
Конвоиры, пригибаясь, испуганные и ожесточенные близостью смерти, потрюхали за халупку, на ее зады. Рассыпались по двору. Стреляли из винтовок. Семенюта отвечал им из окна сухими револьверными щелчками.
– Ой, мамо! – Молоденький конвойный схватился за плечо.
Урядник повернулся к сивоусому могучему конвойному:
– Климентий! Зачем нам людей калечить? Пидпалюй!
– Слухаюсь! – степенно ответил конвойный.
Он сгреб вокруг немного соломы, свернул ее в пучок. Перебежал под стену хатки. Чиркнув кресалом, обернул затлевший трут соломой, стал раздувать. Дым становится все гуще, появились язычки пламени. Прижимаясь к стене облупленной хатки, сунул горящий факел под стреху.
Пока конвоиры, передергивая затворы, вели пальбу по мазанке, выбивая из нее куски глины, огонь неторопливо пополз по соломенной крыше.
– Выкуривай его! Живьем! Живьем надо взять!.. – доносилось до этапа.
Ощупывая окровавленную голову, Махно смотрел на пылающую хату и на конвойных во дворе. Они, почти не целясь, стреляли в огонь.
Оттуда, со стороны пылающей хатки, им отвечали все более редкие выстрелы.
Новый удар прикладом по спине заставил Нестора подняться.
Арестантов сбили в плотную кучу. Теперь их окружали не только конвоиры, но и подоспевшие из города казаки с обнаженными шашками. Лошадей тревожил огонь, они ржали и испуганно прядали ушами.
– Пошли, пошли! Нечего рот разевать! – кричал старший конвоир.
Последнее, что увидел Нестор: на порог горящей хатки вышел Андрей в испачканной копотью нижней рубахе. Один рукав ее был оторван, нога перетянута окровавленной тряпицей. Огонь над хаткой превратился уже в вертикальный, могучий столб пламени.
Выстрелы смолкали.
Всклокоченная голова Андрея была вровень с соломенной стрехой, которая осыпалась искрами и пеплом. Обжигающего жара и боли, похоже, хлопец не чувствовал.
– Сдавайся, Семенюта!
– Ага! Дозвольте трошки подумать! – скривился в улыбке гуляйпольский анархист.
Он смотрел вдаль: где-то там, едва ли не на самом горизонте, торопливо бежала по степи пароконная таратайка. Перевел взгляд на построенный этап. Увидел Нестора, глаза их встретились.
Семенюта торопливо поднес ствол револьвера к виску.
– Андрей! – Нестор рванулся из колонны, но конвоиры тут же повалили его на землю. – Андрюха! Не на-а…
Над пустырем прогремел последний выстрел.
– Гады! – закричал Нестор. – Гады!
Нестора избивали прикладами.
– Пристрели его, Грицько! – приказал конвойному урядник, вернувшийся к арестантам.
Щелкнул затвор. Нестор увидел темный зрачок ствола. Но глаза не закрывал, в них пылала ненависть.
– Отставить. Много чести. До петли довезем. Пускай своим языком подавится.
Обрушилась сгоревшая крыша, пламя взмыло к небу.
Арестанты, окруженные конвоирами, вновь двинулись к станции. Звенели кандалы. Клочья пепла кружили над этапом, оседали на камни мостовой.
Глава девятнадцатая
Военно-полевой трибунал проходил в Екатеринославе, в зале губернского суда. На стене над головами судей висел большой портрет императора, обязательный атрибут таких церемоний. У стены три кресла и длинный стол, за которым расположились судья и прокурор, а сбоку, в торце – секретарь суда. Все они были в военной форме. Отдельно, за маленьким столиком, сидел адвокат. На нем – черная, явно с чужого плеча мантия.
– Рассмотрев в выездном присутствии Особого выездного военно-окружного суда… руководствуясь статьями сто тридцать четвертой и двести семидесятой уголовного уложения… – звучал голос судьи. Высокий и тощий, как жердь, полковник Стробенко скороговоркой читал приговор, проглатывая фразы, но изредка, в наиболее важных, по его мнению, местах, замедлял речь, как бы подчеркивая значимость произносимых им слов: —…а также статьи четырнадцатой и семнадцатой разъяснений по Особому положению, введенному в округе… в ходе расследования за принадлежность к бандитскому сообществу, а также за организацию оного, поставившего целью своей деятельности путем угроз, насилия и посягательства на жизнь и личную безопасность, похищения имущества учреждений и частных лиц…
Для публики стояли два ряда массивных скамеек. Публика здесь собралась особая: армейские, казачьи, полицейские и жандармские офицеры.
Приговор выслушивали, как и положено, стоя.
– …а также за участие в убийствах и покушениях на оные, в том числе на лиц правительственных учреждений и чинов полиции… Особый военно-окружной суд в лице полковника военно-юридического ведомства Стробенко, штабс-капитанов Трюхина, Мануйлова и… э-э… адвоката Сендеровича постановляет: приговорить…
С арестантов по случаю торжественного дня или же для приличия сняли кандалы, и теперь они, теснясь за железной решеткой, почесывали зудящие раны и потертости, оставленные железом. Здесь были Махно, Хшива, еще несколько гуляйпольских и александровских хлопцев.
