– Последнее слово!..
– Добре, – сказал Махно и, оглядев обрадовавшуюся было «буржуазию», добавил: – Добре! Семьдесят процентов. Вы пока подумайте… минуток так с тридцать… Но с этой цифры профсоюз не сойдет. Напоминаю, шо свобода стачек, забастовок и… ну, и всего прочего у нас полная! Так шо пункт номер два прошу не это… не игнорируйте!
– Это же контрибуция! – не выдержал Брук.
– О! – Махно обрадовался, услыхав нужное слово. – Это не я сказал!.. Шоб не было контрибуции, платите людям… як это у вас… божескую плату… Вникаете?.. Божескую! На нашем пролетарском языке: нормальную! Шоб человек мог жить и семью содержать!.. Словом, подумайте немного. Время у вас есть… – он извлек из кармана брюк серебряные часы на цепочке, со щелчком открыл крышку, – …двадцать семь мынут.
Фабриканты, купцы и помещики загалдели. Обращаясь друг к другу, часто невпопад доказывали одно и то же. Все они не были потомственными «богатеями», хранили привычки того простецкого слоя, из которого выкарабкались, и степенностью, сдержанностью знающих себе цену людей еще не обладали, за исключением разве что Кернера, у которого хладнокровие было качеством природным.
Махно вышел на крыльцо конторы. Рабочие и черногвардейцы прекратили разговоры, потянулись к нему, обступили.
– Буржуазия думает, – пояснил Махно и, приложив часы к уху, удовлетворенно сказал: – Тикают, заразы! Двадцать шесть минут отпустил им на раздумья.
Федос склонился к Нестору:
– Хорошые часикы. Где-то того… реквизировал?
Но Махно не доставил Щусю удовольствия признанием, что совершил поступок, уравнявший бы его с давним другом-соперником, который всегда был не прочь чем-то поживиться, хотя бы затем, чтобы проиграть добычу в «очко» или какую-либо другую азартную игру.
– Подарок, – сухо пояснил Нестор. – На память от одного московского друга-анархиста, святого человека…
Он с многозначительностью произнес слово «московского». Попробуй, Федос, потягайся с ним таким отличительным подарком, почти наградой!
– Шо-то раньше я их у тебя не видел, – с сомнением заметил Щусь.
– Раньше я их не носил. Берег. А сьодни надо было себя показать перед буржуйским элементом.
– В общем-то… правильно сделав, – неохотно согласился красавец матрос. Нестор всегда бил его карты козырем.
Вскоре на крыльце появился Кернер. Кинул взгляд на вооруженных рабочих. Внушительно выглядела поддержка у Махно.
Но и Моисей Наумович был не робкого десятка. Всякого навидался, пока карабкался по выщербленной лестнице успеха.
– Гражданин Махно, могу я спросить: имеете ли вы хоть какое-то представление о законах такой науки, как экономика?
Нестор не ответил.
– И еще вопрос: вы начали с убийства нескольких человек. Запугиваете?
Махно внимательно посмотрел на Кернера:
– Убили, Моисей Наумович, предателей. Вас никто трогать не собирается. Стало быть, и запугивать ни к чему. Рассказывайте про экономику. Я люблю учиться.
– Допустим, я добавлю семьдесят процентов рабочим. Хорошо. Но… Это скажется на себестомости продукции. На рекламе. Мне придется уволить торговых агентов в других уездах. Сбыт сократится. Меня, знаете ли, обойдут конкуренты. И если я не разорюсь, то в любом случае сокращу производство. Уволю часть рабочих. И в чем же выигрыш профсоюза?.. Это я так, коротко, упрощенно. Бекицер: где взять деньги?
– Мгм, – кивнул Нестор, как будто соглашаясь. – Это правильно: де взять деньги?.. Я трошки подскажу. У вас в доме пять человек прислуги. Оставьте одного-двух. Шо, жена борщ не сумеет сварить чи рыбу не сфарширует?.. Вы по заграницам отдыхаете, тратитесь несчетно. А шо, у нас плохо? Плавни рядом, рыбы – хочь сомов лови, хочь лещей. Природа райская! Мебель вы с Италии возите. Конечно, красиво. Но и у нас есть столяра такие, шо вам скрипку выгнут, не то шо там завитки на буфете. И намного дешевле вам мебель станет. Притом не хуже итальянской будет… Конюшня у вас на шесть лошадей… а и пары хватит. Вот вам и деньги на рабочих… Это я вам тоже коротко, упрощенно.
Помолчали.
– И к чему все идет? В конечном счете? – спросил Кернер.
– В конечном счете рабочие будут хозяевами. При техническом руководстве. Вашем, к примеру. И конкуренции не будет. Прямой товарообмен. Селяне рабочим – хлеб, мясо, молоко, а рабочие им машины, инструмент. Сколько кому нужно. По мере надобности.
– Без денег?
– Без денег. От денег алчь и злоба. Это я опять же коротко. В рассуждении про такую науку, как анархизм.
Прикрыв глаза, Кернер кивал. Печально кивал, как бы прозревая будущее: свое и Махно. Потом вернулся в помещение.
Сашко Лепетченко приблизился к Нестору, дернул его за рукав:
– Ну шо, соглашаються, чи ни?.. Слухай, а може, в шею их? Сами розберемся.
– Рано, – ответил Нестор.
Черногвардейцы и рабочие ждали. Издали глядели на Нестора. Лица их были напряжены. Победит ли их «голова»?
Кернер вновь появился на крыльце.
– Мы согласны! – объявил он. – Семьдесят процентов и десятичасовой день!
Сад, заполненный людьми, ответил на это восторженным криком. Но радовались не столько согласию Кернера, сколько победе Махно.
Один Федос вздохнул недовольно. Он, видимо, не любил мирных побед.
Глава тридцатая
Нестор, держа Настю за руку, ввел ее в хату:
– Благословите, мамо! Мы решили пожениться!
Настя, как и положено скромнице, смотрела в пол.
– Слава Богу! Дождалась…
Евдокия Матвеевна бросилась к красному кутку, где горела лампадка, освещая лики святых, где висели рушники и торчали пучки пахучих степных трав, обретая лечебную силу…
Но, неловко снимая икону, она толкнула какой-то тяжелый сверток. Он с глухим стуком упал на глиняный пол. Тряпка развернулась, в ней лежал револьвер.
– О Господи! – воскликнула старая. – Та шо ж це таке! Вже й за святой иконой револьверты… – Она несколько раз перекрестилась, глядя на оружие как на нечистую силу. – И колы ж ты тилькы успокоишься! Скилькы ж можно…
Держа семейную икону с полустертым ликом Спасителя у живота, Евдокия Матвеевна со слезами на глазах сказала Насте, которая, опустившись на колени, держалась за руку Нестора, оставшегося стоять:
– Не выходь ты за нього, доню! Вин тоби всю жизню замутыть, як мени замутыв. Не хоче жить, як вси! Кругом ции револьверты, бонбы… Не замучувай свою молоду жизню. Мы тоби другого найдем. Я сама. Роботящого та красывого… Ой, Боже!..
Нестор и Настя улыбались. Кто в их состоянии поверил бы материнским словам? Они жизни улыбались, новой доле, которая обязательно будет прекрасной, свободной и счастливой…
