– Страшно мени чогось, – тихо произнесла она. – Дуже страшно.
В зале усадебного дома за столом собрались Нестор, Лашкевич со своим «гроссбухом» и счетами, местный интеллигент из ветеринаров Забродский в пенсне с цепочкой, Щусь, Каретников, Калашник, еще несколько человек из гвардии.
На стенах уже появились портреты «отцов-основателей»: Кропоткина, Бакунина, Прудона… Строгие лица, бороды. Почему-то все они были похожи друг на друга. Если б не подписи, можно было перепутать. Но что взять с доморощенного художника?
– Вы мне от шо скажите, – обратился Нестор к ветеринару. – У нашего хозяйства высокая товарность или же невысокая? У меня тут спор был с одним гражданином. Экономический. Так мне интересно.
– Какая там товарность? – пожал плечами, обтянутыми кургузым пиджачком, ветеринар.
– А почему? – строго спросил Махно. – Мы шо, хуже хозяйнуем, чем Данилевский?
– А при чем тут «хозяйнуем»? – спросил ветеринар. – У пана было двадцать шесть работников да сезонных из России десятка три. А у нас тут постоянно живет две сотни человек… и кормим всех, по фунту мяса на взрослого, по два фунта хлеба… также молоко… Вывозить, извините, нечего, все в пузо идет.
– Надо снизить норму… – тут же предложил Лашкевич, но осекся под взглядом Махно.
– Люди должны получать харчей вволю, – сказал Нестор. – А иначе шо им пользы от нашего анархического устройства?
– И работают хуже, – продолжил ветеринар. – Раньше были штрафы, а теперь только замечания, уговоры… Не на каждого действуют!
– Штрафы, конешно, буржуазне дело, – вмешался Каретников. – Штрафы – паскудство. Но за погану роботу лозою по голому заду та при всем чесном народе – це было б настоящее воспитание.
– Мы нового человека хотим вырастить… вольного. А ты сразу бить! – бросил Махно сердитый взгляд на Каретникова. И, немного подумав, добавил: – Н-да, плохое дело. Посмеются над нами паны: при них имение было выгодное, а у нас одни убытки… И шо делать?
– Нам не то что на вывоз, – гнул свое ветеринар, – а и до весны не дотянуть самим… даже если впроголодь. Такая вот экономика!
– Экономика дуже понятна. – Лашкевич стал щелкать костяшками счетов, будто аккомпанируя себе. – Раньше паны на харчах для работныков экономили, потому и на вывоз хватало. И красиво получалось. Для панов…
– Шо впроголодь жили, это точно, – согласился Махно. – Это мы на своей шкуре испытали… Так шо ж все-таки нам делать, хлопцы, советники мои дорогие? Як дальше хозяйновать?
– Все дуже просто! – потряс чубом красавец Щусь. – Мы немецким колонистам землю малость урезалы, а их самих не потрясли. А у них, оказалось, пшеницы немеряно, та й скота несчитано… Надо им – реквизицию, а на их гроши в банках – конфискацию. В пользу коммуны.
Хлопцы ответили одобрительным гулом.
– Це верно… Правильно рассуждает Федос!
Махно покачал головой:
– Неправильно. Обидим колонистов, а они от обиды возьмуться за оружие. А сила у них немалая…
– Ха! – Федос плюнул себе под ноги. – Роздавим! У нас три тысячи селян землю получили… если каждому дать вынтовку…
– Не дело. Заполыхает вся волость: война есть война, – стоял на своем Махно. – А мы должни без насыльства доказать, шо анархия умеет разумно хозяйновать. Только ж начали. Поламать недолго. Искра махонькая, а клуня против искорки не устоит.
– А чего войны бояться? – спросил Федос. – Мы тут уже все обвоювавшие. От! – Он оттянул тельняшку, показывая пулевой след под правой ключицей. – И от! – Задрал тельняшку выше, открывая шрам на боку. – И у тебя, Калашник, в пузе пуля была, и по твоей голове, Карета, сабля погуляла… Чего нам бояться?
Щусь с вызовом посмотрел на Махно: дескать, не тебе нам, понюхавшим фронтового пороха, указывать.
Нестор обнажил багровые, обхватывающие запястья, шрамы:
– А такое ты видел? Или ноги показать? Ты носил кандалы так, шоб железяки совались туда-сюда по живому мясу? Шоб мухи роились, як над убитой кобылой? Шоб загнивало и воняло твое тело тебе же под нос, як дохлая собачатина? А?
Под взглядом Нестора, в котором вмиг появилась позабытая уже лють, Федос сник:
– Да я чего? Разговор же между своими…
– «Разговор»… Разленились вы, хлопцы. Называетесь «гвардией». А яка польза коммуне от вас? Целымы днямы гулянки. А за своим фунтом мяса руку тянете!..
Из большого зала, где разместили коммунарскую столовую, послышался какой-то шум, гневные выкрики, звон разбитой посуды.
Нестор вскочил, торопливо направился на звуки скандала.
Нет, не бывает безоблачного счастья даже при всеобщем равенстве! На краю длинного стола Нестор увидел разбросанные миски, на полу – осколки фарфоровой панской посуды. Двое коммунаров – Юхым и Панкрат, – тяжело дыша, с окровавленными лицами стояли друг против друга, собираясь продолжить схватку. При виде Нестора оба сразу как-то присмирели и глядели на волостного голову исподлобья, как нашкодившие дети.
– Шо такое? Шо не поделили? Бабу?
Драчуны перевели дыхание.
– Та ось… живоглот, – кивнул на Панкрата Юхым. – Вчера молотили. Так шо получается? Я три раза цепом ударю, а он тилько раз, я – три, он – раз. Ще солнце не село, он уже спать побежал. А я до темна молотил… А сейчас каши з мясом наклал: я – одну мыску, он – две!.. Коммуна, я так понимаю, когда все поровну по справедливости: работа, харчи, одежа. Тилькы баба у каждого своя та дети. А Панкрат хоче на чужой шее в рай въехать… Нестор Ивановыч! А нельзя так, шоб отдать ему его землю – и хай он на ней горбатится? А то вроде клопа, залез в постелю и кровь сосе!..
– Правильно Юхым каже! – раздались голоса.
– Та Панкрат всю жизню так. До кого не найметься, через недилю його пид зад коленом.
Нестор наклонился, подобрал с паркета осколки тарелки. Стал рассматривать изображение пасторальной сценки: пастушок играл на рожке, а молоденькая крестьяночка в платочке, подбоченившись, слушала… Красиво!
– А ну тихо! – на всю столовую вдруг рявкнул он. И бешеными глазами обвел собравшихся.
Все вмиг смолкли.
– Вы зачем до нас пришли? – спросил Махно у Панкрата и Юхыма, вдруг понизив голос до сипа. – Землю каждому предлагали. Не захотели по отдельности? Потому як всю жизню батрачили и до своего хозяйства не прывыкли. «Сообща будем! На себя робыть будем лучше, чем на пана! И жить будем як браты и сестры!» А чем кончилось? Оделись, обулись, живете в панськом доме, про голод, холод потихеньку забываете… и теперь посуду панскую стали бить!.. Не-е, такого больше не будет! Дармоедов будем гнать… на волю! В степь! Там земли много! Строй себе хату и живи, як тебе хочется. А у нас тут другие законы – законы коммуны! Все за всех и каждый за каждого! – Он обвел тяжелым взглядом коммунаров. – А по первому случаю заголым штанци чи спиднычку пры всем народи – и всыпем, кому лозы, кому батога. По желанию. Кому шо больше нравится…
