– А твои черногвардейци, чого оны не роблять, як все? – подал голос Панкрат. – Дуються в карты та горилку пьют… Шо оны, нови паны? Только и роботы, шо ружжа чистить!
Нестор поморщился. Удар пришелся под дых.
– Правильно заметил, Панкрат, – признался он. – Хлопцы до войны прывыкли. Но такое дело: если пойдут на нас вороги, то они жизни свои молодые за вас отдадут, и вы на них не сильно сердитесь. Боюсь, не за горамы то время, когда и их очередь потрудится подойдет!.. – Нестор махнул рукой и устало произнес: – Уберите тут… шоб чисто было! – Он показал кусок тарелки: – Какую красоту сничтожили!
– Панська красота!
– Красота не бывает панскою чи селянскою. Як и наука… Я тут договорился с нашим ветеринаром, шоб он организовал у нас якие-то курсы чи ти… як их… семинарии… шоб вы понемногу селянськую науку выучили. По скотоводству.
– Не, в семинарию нас не прымут! – весело крутанул головой Федос, стоящий за спиной Нестора. – Я уже й «Отче наш» забыл…
– Ты не только «Отче наш» забыл! – обозлился Нестор. – Ты уже и свою совесть где-то потерял. Слыхал? Это ж тебя дармоедом обозвали… хоть бы иногда на скотном дворе навоз раскидал! Или иное шо полезное сделал!
– Насчет навоза, тут ты в точку, – продолжал улыбаться Щусь. – Но зато, когда всех помещиков сничтожим и наши коммунарски земли до самого Чорного моря простягнуться, заведем флот. Тогда я вам всем крепко пригожусь…
Ночью хлопцы постучали в дверь комнаты Нестора. Не дождавшись ответа, ввалились гурьбой: Федос, Лашкевич, братья Лепетченки, Каретников…
В руках Лашкевич держал большой лист с текстом воззвания. На какой-то миг они замерли, в который уже раз переживая удивление от этой святочной картинки: Нестор, тачающий сапоги, и рядом умиротворенная и благодушная, с веснушками от беременности на лице, Настя.
– Нестор! – закричал Федос. – Та кончай ты свою хренотень! Я тебе завтра десять пар чобот принесу! Новеньких!.. Тут, понимаеш, такие дела-а!..
Лашкевич размахивал листом.
– Ну шо там? – прошепелявил Нестор, удерживая в зубах конец дратвы.
– В Петрогради нова революция! – выпалил Лашкевич. – Большевыкы арестовалы Временне правительство, тепер оны будуть сверху… Шо будем робыть, Нестор?
– А шо? – невозмутимо ответил Махно. – Правильно сделалы большевикы. Временные – то слюнтяи. Ни нашим, ни вашим. – Он отбросил неоконченный сапог, встал: – Большевики – они самые близкие нам по душе люди. Тоже за рабочих, за крестьянство. Ну, почитай, – обратился он к Лашкевичу. – Шо они там пишут? Якие у них там декреты чи универсалы? Чего хотят?
– Та ось, – поправил очки Тимош. – Декрет о мире… «Немедленно начать переговоры между воюющими державами о заключении мира…». И ще Декрет о земле. «Отменяется помещичья собственность на землю без всякого выкупа. Все помещичьи, удельни, монастырськи, церковни земли со всим своим инвентарем и постройками передаются в распоряжение волостных земельных комитетив и уездных Советов… Плата за аренду земли отменяется… Долги за землю тож отменяются…»
– А мы уже с весны так живем! – радостно сказал Махно. – От так, хлопцы! Большевики с нас пример взяли. С анархистов… А ну, шо там ще про рабочих?
– Рабочий контроль на предприятиях… восьмичасовый рабочий день…
– О, тут они нас малость перещеголяли, – качнул головой Нестор. – Контроль у нас, правда, тоже есть, а от день пока десятичасовый… Надо бы нам на большевиков подравняться. А то и дальше пойти. Шестычасовый рабочий день установить!
– Тут у них ще, – шелестел листком Лашкевич. – Отмена смертной казни на фронти… Це ж як? В тылу можно, а на фронти нельзя, чи шо? Сильно похоже на брехню…
– Люды стараются… – остановил его Махно. – Раз на фронте отменили, то и в тылу отменят. Постепенно…
– Нестор! – Лашкевич протер очки. – Ты, конечно, в Москви почти всю науку превзошел… разъясни, если оны, ну, бильшовыкы такие ж, як и мы, ну, почти анархисты, чего ж тода мы по-другому называемся, а? Шо мы с имы делим?
Взгляд близоруких, усыпанных по краям пороховыми оспинами глаз, почти скрытых линзами толстых очков, был у Тимоша напряженный и хитроватый. В самую точку вопрос!
Нестор посерьезнел.
– Есть тут закавыка, – согласился он. – Большевики за сильну власть, а мы – против всякой власти… Они свою власть называют диктатурой пролетариата…
– Це шо ж такое? – спросил Сашко Лепетченко.
– Ну, это сильная власть рабочего класса надо всеми.
– А крестьянство як же? Пахать и сеять? И всех кормить?
Махно размышлял, вспоминая споры своих учителей в Бутырке.
– С крестьянством они в дружбе… вроде. Но все ж рабочий класс сверху ставят.
– А нас, селян, стало быть, снизу? – сощурился Федос. – Вроде як бабу. Так где ж тогда то самое равенство та братство?
– И еще вопрос, – ухмыльнулся Тимош. – Як же это может быть: «диктатура рабочого класса»? Шо, весь робочий класс командуе хором? Чи хтось один буде командувать – за весь рабочий класс?.. Царь у нас тоже за весь народ командував!
– Ладно, ладно, хлопцы! Придет время – разберемся. – Не найдя ответа, Махно решил прекратить разговор. – Дайте сапоги дошить!
Хлопцы ушли, и он снова принялся за работу…
Но и Настю взволновало сообщение о событиях в Петрограде. Полузакрывшись одеялом, она мелко крестилась и шептала что-то невнятное.
– Ты чего, Настя? – отдернул одеяло Нестор.
– Да шось нехорошо мени од цых ваших разговоров… Хочете безвластия, мыру… а од немцив оборонять хто ж нас буде, Нестор Ивановыч, если шо?
– Немцы тоже в скором времени придут до анархизма. И тогда воевать с нами не захотят… Ну шо ты, Настя, такая пугливая стала? Дивчинкой была – в ночное с нами ходила. Цыган не боялась. А счас…
– Не знаю. Бабой стала, Нестор Ивановыч. У чоловика, говорять, ум, а у бабы – чутье.
– То у собаки чутье! – нахмурился Махно и, набрав в рот деревянных гвоздей, начал с остервенением вколачивать их в подошву. – Ты лучше лежи и про дытынку думай. Як рожать будеш? Як назовем?
– Иваном. Як татка вашого.
– Не, Настя! Знаеш, як мы его назовем?.. Вадимом.
Настя насупилась:
– То – панське имя, Нестор Ивановыч. У нас в Гуляйполи сроду такого не було.
– Не було, так будет!
– В Святцах надо почитать…
– Брось ты те Святци! – рассердился Нестор.
Он встал, выхватил из стопки небольшой томик в темном переплете:
– От послушай, Настя, про Вадима. Исключительный был человек! – Он подошел поближе к лампе, отыскал нужную страницу. – От!.. «Его душа расширялась, хотела бы вырваться, обнять всю природу и потом сокрушить ее… – Тут Нестор взмахнул рукой, сокрушая воздух. – …Если это было желание безумца, то, по крайней мере, великого безумца… Что такое величайшее добро и зло? Два конца незримой цепи, которые сходятся, удаляясь друг от друга…»
