Я пыталась сделать для Эви все, от меня зависящее. Мне она нравилась. Она отличалась от своей бабушки и сестры. Она была приятной, хорошенькой, нормальной девушкой.
Джонатан приехал домой на крестины. Внешне он казался преданным Миллисент. Одна только я по взглядам, которые он бросал на меня, понимала всю фальшь его поведения. А проходя мимо, он шепотом произнес, что все еще не оставил надежду на нашу встречу.
Честно говоря, его поведение наполняло меня дурными предчувствиями. Я чувствовала его сексуальность, и меня пугал тот факт, что я все еще не уверена в себе.
Я понимала, что должна вести себя осмотрительно.
Я стала проводить с Дэвидом как можно больше времени. Уверена, что он никогда в жизни не был таким счастливым. Он восхищался Амарилис и очень радовался, когда ему казалось, что она узнает его. Я заметно успокаивалась, видя его рядом с малышкой, и не могла не думать о давно умершем Эндрю Мэйфере, который был счастлив с ребенком, рожденным не от него. Но Амарилис-то была ребенком Дэвида. Я была в этом уверена или старалась убедить себя, что это действительно так.
После крестин Альберик отвез тетю Софи домой, поскольку она приехала только на церемонию. Моя мать была поражена, насколько она изменилась:
— Помнится раньше, когда мы еще жили в замке, она вообще не выходила на люди.
— На нее благотворно подействовал Эндерби, — заметила я.
— Эндерби и Жанна. Кажется, она проявляет участие в этом парне Альберике.
— Слава Богу, она нашла интерес в жизни.
— Надеюсь, она постепенно смирится со своим несчастьем.
Матушка предложила Эви остаться на неофициальный скромный ужин, и Эви охотно согласилась. Застолье оказалось приятным, мы вдоволь повеселились; услышали во всех подробностях о крестинах самой Миллисент, а Гвен Фаррингдон рассказала о том, как крестили Гарри. Радовало и то, что ни разу не упомянулось о состоянии дел по ту сторону пролива.
После ужина мы расположились в гостиной, беседуя почти до полного изнеможения, пока матушка вежливо не намекнула, что пора расходиться. Кто-то должен был проводить Эви домой. Гарри немедленно предложил свои услуги, а мать решила, что Дэвиду или Джонатану ел едут сопровождать их, благоразумно полагая, что неприлично отпускать эту парочку одну. Дэвид вызвался пойти с ними, а мать и Дикон пожелали всем доброй ночи.
Я направилась в библиотеку за оставленной там книгой и уже собиралась выйти, когда вошел Джонатан. Он закрыл дверь и, улыбаясь, прислонился к ней.
— Я думала, ты ушел к себе.
— Нет. Я видел, как ты вошла сюда, и последовал за тобой.
— Зачем?
— Глупый вопрос. Чтобы сделать то, от чего ты все время уклоняешься.
Поговорить с тобой.
— О чем же?
— О нас.
— Не о чем больше разговаривать.
— И это после всего, что у нас было! Нельзя так все порвать.
— Это было безумие… мимолетное безумие.
— Ну что ты, Клодина. Неужели это было мимолетным? Разве мы не договаривались о встречах?
— Допускаю, что я поступила ужасно. Пожалуйста, Джонатан, забудь об этом и позволь мне забыть.
Ты никогда не сможешь забыть. И я тоже. Кроме того, у нас есть на память наш маленький ангелочек.
— Нет, нет, — сказала я. — Амарилис — дочь Дэвида.
Он злорадно усмехнулся.
— Умный отец всегда узнает своего ребенка.
Кто из нас умнее, Дэвид или я?
— Тебе доставляет удовольствие говорить гадости. Джонатан, оставь меня в покое. С этим покончено. Мы ужасно виноваты перед Дэвидом. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы он был счастлив. Неужели ты не поможешь мне в этом?
— Конечно, помогу. Не думай, что я скажу ему: «Твоя жена очень страстная дамочка, в чем я и убедился на собственном опыте». За кого ты меня принимаешь?
Я неотрывно смотрела на него и думала: что со мной? Он внушал мне страх. Почему, ну почему, когда он стоит передо мной, пожирая меня жарким взглядом голубых глаз, я снова испытываю желание прижаться к нему, на время все забыть, кроме того сокрушительного сексуального удовлетворения, которое лишь он один мне может дать?
Я дрожала мелкой дрожью. Он не мог этого не заметить. Он был из тех мужчин, кто имеет большой опыт в том, что он называет любовью. Сама я не уверена, что это так называется.
Что я чувствовала по отношению к нему? Любовь? Нет. Это имеет менее благозвучное название. Похоть. Но где кончается похоть и начинается любовь? Я любила Дэвида. Мне хотелось быть с Дэвидом. Я никогда не желала причинить ему зла, и все же этот человек заставил меня нарушить супружескую клятву и оскорбить Дэвида самым жестоким способом, который только мне доступен. И все же, хоть я и боялась себе признаться, меня влекло к нему.
Я была наивной, неопытной. Я не могла разобраться в себе и поэтому боялась.
Я старалась говорить твердо:
— Все кончено, Джонатан. Я глубоко сожалению о том, что когда-то случилось. Я не знаю, что тогда на меня нашло.
Он подошел ближе и положил руку на мое плечо.
— Зато я знаю, Клодина, — промолвил он тихо. — Я знаю.
Я неохотно отстранилась от него.
— Ты не можешь без меня, — говорил он. — Так же, как и я не могу без тебя. Мы созданы друг для друга. Какая жалость, что ты вышла замуж!
— Но теперь и ты собираешься сделать то же самое.
— Но не галопом, как ты, а хорошо спланированной, элегантной рысью.
— Мне жаль Миллисент.
— Напрасно. Ее это вполне устраивает.
— А что она скажет потом, обнаружив, что вышла замуж за донжуана? За мужчину, который заключает с ней брак и одновременно пытается соблазнить другую женщину.
— Она в восторге от соединения двух наших семейств. Тебе не понять, какое значение будет иметь этот брак. А она понимает, так же как ее дражайшие родители. Миллисент слишком практична, чтобы не понимать, что даже при самой удачной сделке приходится идти на определенные уступки.
— Какой ты расчетливый!
— Все учитывается для пользы дела.
— Я устала.
Спокойной ночи. Он схватил меня за руку.
— Значит, ты говоришь, что больше меня не любишь?
— Я никогда не любила тебя. Это было нечто совсем иное, как я теперь понимаю.
— Ну, знаешь, как это ни назови, а чувство было достаточно сильным, не правда ли?
— Я вела себя глупо, абсолютно ничего не понимала в жизни. Прошу тебя, Джонатан, забудем об этом. Ты женишься, будешь подолгу находиться в Лондоне. Вряд ли мы сможем когда-либо возобновить наши отношения.
