Меттерних считал неаполитанскую кампанию не менее чем крестовым походом против революции. Он писал Штадиону: «Мы отправились на большое дело; оно заключает в себе возможности великих результатов — больших, чем что-либо в наше время. Оно велико, ибо от его успеха или поражения зависит все будущее; не только будущее австрийской монархии, но и будущее всей Европы… Нам невозможно было поступить по-другому, ибо это вопрос жизни и смерти… теперь все зависит от нашего успеха. В противном случае результат будет таким же, как если бы мы ничего не сделали; революция охватит вначале Италию, а затем и весь мир. Я не стану напрасно тратить усилий и покончу с собой».
Однако финансовая действительность опровергала такую риторику. На фронте то и дело возникали перебои с припасами, в то время как Штадион в Вене приходил в отчаяние, предвидя скатывание в фискальную и денежную трясину, в которой увязла страна в эпоху Наполеоновских войн. Более того, Соломону пришлось вмешаться, чтобы предотвратить падение цен на австрийские «металлики» (серебряные облигации). Кризис углубился, когда Лайбаха достигли сообщения о дальнейших революционных вспышках в Пьемонте. Влияние этих новостей в Вене ужаснуло незадачливого Штадиона: «Даже если бы враг стоял у ворот, трудно было бы ожидать более безрассудную панику. Все население Вены бросилось на биржу и спешит избавиться от наших государственных ценных бумаг… Наш кредит (который только что установился) на грани полного исчезновения. Я вынужден буду приостановить обмен бумажных денег на наличные… погубив в один день труды предшествующих пяти лет… Вот первый шаг к нашей гибели. Невозможно думать о займе, внутри страны или за границей, в такое время, когда наши ценные бумаги падают…»
Однако 24 марта Неаполь пал, и Карл поспешил на юг за Фердинандом, чтобы организовать новый, отчаянно необходимый, заем, из которого австрийцы должны были получить возмещение.
На том этапе возник конфликт интересов: австрийское правительство хотело получить максимально возможное возмещение, но Ротшильды придерживались не слишком высокого мнения о кредитоспособности неаполитанцев и готовы были предоставить ссуду реставрированному режиму только по штрафным тарифам. В то же время Бурбоны предвидели новые беспорядки в том случае, если на них взвалят новое тягостное долговое бремя. Первый неаполитанский заем стал результатом компромисса, достигнутого с большим трудом; чтобы обойти конкурентов в лице представителей одного миланского банка, Карл вынужден был изменить свое первоначальное предложение. Вместо займа в 10 млн дукатов по дисконтной цене в 54 он согласился ссудить правительству 16 млн дукатов (около 2 млн ф. ст.) по 60. Чтобы помочь оплатить издержки продолжающейся австрийской оккупации, в ноябре 1821 г. Неаполю предоставили второй заем в размере 16,8 млн дукатов с андеррайтингом их первичного размещения по курсу 67,3. За первыми двумя последовали еще два займа, на 22 млн дукатов в 1822 г. и на 2,5 млн ф. ст. в 1824 г. В целом займы увеличили государственный долг примерно до 13 млн ф. ст. Тем не менее цена неаполитанских ценных бумаг в Париже выросла с 65 до 103, и в Лондоне к облигациям, деноминированным в фунтах стерлингов, отнеслись с заметным воодушевлением. Такая успешная стабилизация отчасти объяснялась хорошими отношениями, связавшими Карла и нового неаполитанского министра финансов, Луиджи де Медичи. Карл склонен был поддержать заявление Медичи, что австрийцы без нужды затягивают оккупацию и выставляют слишком большие счета за свое присутствие. Еще до Веронского конгресса 1822 г. стало очевидно, что австрийцы собираются полностью возместить свои затраты на интервенцию: из 4,65 млн гульденов, которые потребовал Меттерних в августе 1821 г. в качестве выплаты за реальное вторжение, 4 млн было получено к февралю следующего года, и к этому добавились расходы на оккупацию — 9 млн дукатов в год. К 1825 г. Медичи обвинял австрийское правительство в том, что оно намеренно наживается на оккупации, и угрожал подать в отставку, если придется возвращать более миллиона дукатов. Видя, что венские власти тянут время, Карл выдал Медичи деньги авансом — к явному раздражению Меттерниха
[49].
Австрийская интервенция в Неаполь служила классической иллюстрацией того, как трудно поддерживать хорошие отношения с обеими сторонами при двустороннем международном перечислении средств. Тем не менее Карлу, судя по всему, удалось соблюсти необходимое равновесие между австрийскими и итальянскими интересами. В то время как его предприятие в Неаполе процветало благодаря налаженным прочным связям с режимом Бурбонов (как и некоторые операции с великим герцогом Тосканским), Меттерних продолжал обращаться к Соломону за финансовой помощью в других итальянских делах — особенно в вопросе сложного займа в 5 млн лир, организованного для помощи детям эрцгерцогини Марии-Луизы, габсбургской принцессы, которая недолгое время была замужем за Наполеоном и которая после его свержения жила в герцогствах Парма, Пьяченца и Гуасталла
[50]. Еще один такой случай касался финансов бывшего наместника Наполеона в Иллирии, маршала де Мармонта, герцога Рагузского. В то же время австрийское правительство вынуждено было снова обращаться к Ротшильдам для удовлетворения собственных растущих финансовых запросов. Ибо, независимо от того, сколько удалось бы выжать из Неаполя, расходы на военную интервенцию значительно превосходили текущие государственные доходы, которые собирал Штадион. Единственным выходом оставался еще один заем; и хотя некоторые чиновники склонны были отклонить первоначальное предложение Ротшильдов, в конце концов правительство смирилось с неизбежным, хотя ему и удалось выговорить условия получше
[51].
Зависимость Вены от Ротшильдов возросла еще больше в 1823 г., когда правительство Великобритании, в попытке оказать давление на Вену, чтобы та прекратила оккупацию Неаполя, подняло вопрос о непогашенных займах — теперь их общая сумма теоретически составляла 23,5 млн ф. ст., включая проценты, которые были выданы Австрии на первом этапе войны с Францией. Австрия снова обратилась к Ротшильдам, прося Соломона воспользоваться связями его лондонского брата, чтобы долг уменьшили. То был первый из многих случаев, когда Ротшильды выступили в качестве неофициального канала для дипломатических переговоров Меттерниха. Когда цель в конце концов была достигнута, Ротшильды предложили организовать еще один заем, в партнерстве с банками Бэрингов и «Рейд, Ирвинг», чтобы выплатить оговоренную сумму в 2,5 млн ф. ст. Новые серебряные облигации на 30 млн гульденов были приняты банками по гарантийной цене в 82,33; вскоре они торговались уже по 93, принеся банкам-участникам значительную прибыль. Еще один заем, на 15 млн гульденов, был размещен в 1826 г. В конечном счете австрийская политика интервенции в Италии оказалась необычайно выгодной для Ротшильдов.
