Из Парижа вначале казалось невероятным, что кабинет министров графа Грея удержится. Более того, 5 марта 1831 г., через четыре дня после того, как лорд Джон Рассел представил проект парламентского акта, Джеймс в письме Соломону уверял, что «к власти придут Пиль, Палмерстон и Веллингтон». Но, как оказалось, его друзья-тори принимали желаемое за действительное (источником этой новости был Херрис). Джеймс, со своей стороны, был более склонен полагать, что готовится английская революция, вроде той, какую пережил он сам год назад, «потому что, если закон пройдет, в нем усмотрят роковой удар по Англии. С другой стороны, если закон не пройдет, можно ожидать больших беспорядков». Когда в апреле парламент был распущен, у Джеймса возникло ощущение дежавю. Как он писал Лайонелу: «Если парламентский акт пройдет, он принесет те же результаты, что и здешняя революция: король хотел отобрать у народа все его права, что и вызвало революцию. В Англии король дает народу больше, чем их права, последствия чего будут такими же дурными, как и противоположные действия». То же самое он напрямую писал Натану: «Возможно, я ошибаюсь, но первое впечатление, которое произвел на меня роспуск парламента в Англии, было таким же… как роспуск нашего парламента… вначале никто не считал это поводом для беспокойства, но потом мы упали процентов на 30, и я от всей души надеюсь, что на сей раз то же самое не повторится в Англии. Но я очень тревожусь… Давай приступим к повседневной работе. Я совсем не доволен ситуацией в Англии».
С точки зрения Джеймса, «сильно выросла враждебность по отношению к имущим классам, а Англия до сих пор была сильна лишь потому, что оно [правительство] пользовалось поддержкой имущего класса». Избирательная реформа могла показаться умеренной, но «сторонники… реформы почти наверняка позже начнут выдвигать новые требования». Он страстно желал, чтобы Англия «положила конец развитию бесславного либерального духа». «Плебеи считают, что избирательная реформа даст им [бесплатные] средства к существованию, — предупреждал он Натана, — и совсем как здесь, они в глубине души революционеры. Как только избирательную реформу примут, они выдвинут новые требования». Восстания в Бристоле и других местах в октябре 1831 г. как будто подтверждали его диагноз.
Лайонел признавал, что существует параллель между Францией и Англией: «У нас была революция, а теперь тихо; у вас в Англии революция в разгаре, и вы должны ждать, пока все не закончится». Впрочем, он гораздо меньше беспокоился из-за текущих событий, чем его дядя. Отчасти такое отношение стало отражением его либерального склада ума. «Я очень рад, что… избирательная реформа почти не возымела действия на некоторых представителей аристократии, — делился он в красноречивом письме родителям. — Что и хорошо, некоторые из этих великих людей в самом деле нестерпимы… с огромной разницей, которую они всегда делают между разными классами, скоро будет покончено, и общество в Англии будет больше напоминать такое, как здесь, что гораздо приятнее». Здесь можно видеть явную перекличку с Невшателем, персонажем Дизраэли («Итак; мы, люди Сити, должны понять, что мы можем сделать против герцогов»).
Но Лайонелу также свойственны были прагматические соображения: его взгляды гораздо больше связаны с перспективами избирательной реформы и ее влиянием на курс государственных облигаций. С января 1830 г. (когда они шли по 95,6) до марта 1831 г. (75,4) цена консолей упала на 20 % — не такое резкое падение, как в Париже, и все же существенное. Самое резкое падение наблюдалось с октября 1830 г. по январь следующего года (см. ил. 8.4), но до 1834 г. цены оставались ниже среднего уровня 1829 г. (91).
8.4. Еженедельная цена закрытия на трехпроцентные консоли
Хотя обитатели Сити придавали такое же важное значение международному положению, как и обитатели Парижской биржи, большую роль в кризисе играли и внутренние факторы. Так, печально известная речь герцога Веллингтона, произнесенная 11 ноября и направленная против реформы, спровоцировала падение консолей более чем на шесть пунктов, хотя само падение началось за два месяца до того. В то же время — что представляло в Англии большую проблему, чем во Франции, — в 1830–1831 гг. наблюдалось резкое ужесточение валютно-денежной политики. Резервы Английского банка сократились, что вдохновило радикала Фрэнсиса Плейса на его знаменитый лозунг для следующего года: «Остановите герцога; забирайте золото!» Короче говоря, начало казаться, будто финансовые рынки поддерживают избирательную реформу. В Париже Джеймс усмотрел связь уже в марте 1831 г., сразу после того, как парламентский акт прошел во втором чтении с перевесом в один голос. «То, что реформаторы побеждают, — писал он в начале мая, — в настоящее время может иметь лишь положительное действие и вызвать рост акций». Лайонел согласился, ожидая, что принятие закона возымеет «очень большое действие»; он также высказывался за появление новых пэров, чтобы законопроект скорее прошел палату лордов. Оба были готовы к тому, что палата лордов отклонит законопроект, что породит дальнейшее падение цен.
Зато тот, кто находился на месте событий, был не так склонен усмотреть связь между избирательной реформой и финансовым оздоровлением. Отчасти дело объяснялось тем, что отождествление Натана с Веллингтоном — из-за чего демонстранты били ему окна — инстинктивно делало его противником реформы. Однако другой причиной можно назвать то, что после марта 1831 г. лондонский рынок казался более устойчивым, чем парижский. Более того, даже в октябре 1831 г., когда палата лордов отклонила реформу, цена консолей оставалась относительно стабильной. Это озадачило даже некоторых членов британского правительства. Через месяц, когда вице-президент Торговой палаты Ч. П. Томсон ужинал у Джеймса, он объявил: «Хвала небесам, я вложил часть своих денег в иностранные акции, но считаю, что наша страна очень больна, и меня удивляет, что акции стоят так высоко». Тем не менее, судя по всему, к февралю 1832 г. Натан смирился с тем, что избирательная реформа непременно пройдет. Иначе невозможно истолковать его отношение к последующим событиям, когда Веллингтона призвали сформировать антиреформаторское правительство после отказа Вильгельма IV создать 50 новых пэров. Как говорил герцогу Чарлз Арбетнот, «Ротшильд… сказал, что, если вы, как только выступите в парламенте, предадите огласке… что, каково бы ни было ваше мнение о реформе, вы решили не разочаровать ожиданий, которые на нее возлагают… вы преодолеете все трудности. По его словам, состоятельные люди тревожатся, не вызовет ли беспорядки противодействие реформе… Он заверил меня, что в целом все считают, что вы преодолеете трудности, если все успокоятся… и если, держа бразды правления, вы решите удерживать их и дальше. Он же… решил держать акции до последнего, и он уверен, что его ждет успех».
Или, как по существу подытожил доводы Натана Мозес Монтефиоре, герцог должен «сформировать либеральное правительство и… согласившись на некоторые реформы… он пойдет в ногу со всем миром, ибо весь мир не захочет идти в ногу с ним». Так косвенным путем Веллингтону намекали, что он должен признать себя побежденным, что он и сделал через два дня.
