– Я совсем не так все это планировал. У меня даже кольца нет!
Она уставилась на него в холодном изумлении:
– Что?
Орсо взял ее обмякшую ладонь обеими руками. Они были горячими и немного липкими.
– Это безумие, я знаю, что это безумие, но… Я тебя люблю! Мне понадобилось все это, чтобы осознать, но… Выслушай меня!
По правде говоря, у нее не было слов, чтобы его перебивать.
– Без тебя я просто дерьмо! Полное дерьмо! Все это знают. Но с тобой… У меня есть шанс стать кем-то достойным. Я пришел не для того, чтобы тебя спасти; что за нелепая идея! Я пришел, чтобы ты меня спасла. Никто меньше меня не годится на роль короля, я это знаю, но ты… черт побери, Савин, ты рождена, чтобы быть королевой! Нет женщины, которой бы я больше восхищался. У тебя есть и ум, и смелость, и амбиции – все то, чего у меня нет! Только представь, что мы сможем построить вместе! Ну, или ты будешь строить, а я буду смотреть. Королева Савин! – Он улыбнулся своей мальчишеской, вкрадчивой улыбкой. – Звучит очень даже неплохо!
– Королева… Савин…
Это прозвучало полузадушенным хрипом. Такой звук, наверное, издают гуси, когда им скручивают шею.
Он мог бы выбрать любую. Но захотел ее. Не из-за денег, не из-за связей, не из-за ее париков, платьев и украшений. Не какое-то представление о ней – нет, ее саму. В самый худший момент. Даже сейчас. Даже в таком вот виде. И не просто как любовницу – как свою жену. Как свою королеву.
– Я… – выдохнула она, но голос окончательно пропал, и это прозвучало какой-то едкой отрыжкой.
– Черт! – Орсо вздрогнул и резко поднялся с места. – Тебе не обязательно отвечать. Ты можешь даже не думать об этом.
Он убрал одну руку, но продолжал касаться ее кончиками пальцев другой, словно не мог заставить себя окончательно ее отпустить.
– Мне не следовало спрашивать. Я такой кретин! Не торопись… думай… сколько тебе понадобится.
Он примчался ее спасать. С пятитысячным войском. Войском, оплаченным ее деньгами, но все равно. Она никогда не думала, что ее может понадобиться спасать. И ей даже во сне бы не приснилось, что ее спасителем может быть он. Она словно бы впервые в жизни по-настоящему его увидела. До сих пор она знала, что это человек, с которым хорошо смеяться. Но она и вообразить не могла, что когда-либо станет ему доверять. Полагаться на него. Она готовила себя к отвержению и разочарованию с его стороны, но понятия не имела, что делать с его сочувствием и поддержкой.
– Черт, – проговорил он, наконец отпуская ее пальцы. В них осталось странное щекочущее ощущение. – Я веду себя просто ужасно! Может быть, тебе что-нибудь нужно? Если есть что-то, что я… Может быть, ты хочешь остаться одна? Хочешь, чтобы я ушел?
И он повернулся к выходу.
Она поймала его за запястье. Оно дрожало. Как и ее ладонь.
Потом она кинулась его целовать.
Это вышло совсем не изящно. От неожиданности он отступил назад и влетел в столб посередине шатра, и на мгновение она уже решила, что вся эта чертова штуковина обрушится на них, хлопая парусиной. Их подбородки больно ударились друг о друга. Затем носы. Она попыталась повернуть голову, и он повернул свою в ту же сторону, потом оба одновременно повернулись в другую.
Наконец она схватила его голову, обеими руками, притянула к себе, стукаясь зубами, жадно урча, некрасиво чавкая. Неловко, яростно, поспешно, словно их время было на исходе. Совсем не похоже на аккуратный распорядок их свиданий в кабинете Суорбрека, со всеми этими вежливыми расшаркиваниями, словно в придворном танце – чопорная игра, в которой оба держали свои карты при себе. Теперь все карты были брошены на стол, и все было убийственно серьезно. Ее сердце грохотало в ушах, в точности как это было в день восстания.
Она увидела за занавеской его кровать, поблескивающую медью в полумраке, и потащила его в ту сторону. Все еще пытаясь ее поцеловать, он налетел на походную печку и едва не кувыркнулся через нее, потом запутался в занавеске и барахтался, пока она не сорвала ее и не отшвырнула в сторону. Сколько людей знали, что она здесь? Сколько могли догадаться, что здесь происходит? Ее это не заботило.
Прежде она предпринимала кучу тщательно продуманных мер предосторожности. Изобретала алиби, меняла экипажи, занавешивала окна в треклятом Суорбрековом кабинете. Чтобы не узнал ее отец. Чтобы не узнали его родители. Чтобы не оказаться вынашивающей чужого ублюдка. Все действия предпринимались с такой кошмарной организованностью, с таким всеподавляющим здравым смыслом! Роман, выписанный в столбик и сведенный в баланс в книжке Зури, словно в бухгалтерской книге какой-нибудь мануфактуры.
Теперь она могла думать только о том, с какой легкостью она могла бы умереть в Вальбеке. Умереть от побоев. Умереть от голода. Умереть на костре. Умереть, разорванная на части одной из ее собственных машин. Хорошие манеры, чувство благопристойности, забота о репутации, здравый смысл… все это больше не имело никакого значения рядом с необходимостью сорвать с себя этот мешок, называемый платьем, и прикоснуться голой кожей к его голой коже. Ее лицо было мокрым на ощупь – должно быть, она плакала. Ее это не заботило.
Она повернулась спиной, чтобы он мог добраться до ее застежек.
– Сними с меня эту штуку.
– Я стараюсь, – пробурчал он, возясь с ее воротником. – Проклятая… черт!
Треск швов, стук отскакивающих пуговиц – и она вытащила руки из рукавов, потянула платье вниз, извиваясь, словно змея, вылезающая из опостылевшей кожи. Лягнула ногой, отбросив его вместе с убогими нижними юбками прямиком в полотняную стенку шатра, заставив ее захлопать и зашуршать.
Были времена, прежде, в кабинете Суорбрека, когда она не успевала даже снять с себя шляпу, а все было уже кончено. Теперь она стояла совершенно обнаженная. Не прикрытая, не защищенная ничем. Он держал ее руками за поясницу – едва касаясь кожи кончиками пальцев. Словно едва осмеливался дотронуться до нее. Она слышала его дыхание. Переплела свои пальцы с его, потянула его руки к себе, направляя их: вверх, к груди, вниз, между ног… Она высунула кончик языка между зубами, прикусила почти до боли.
В цветистых романах, которые ее мать делала вид, что не читала, принц обязательно являлся на выручку героине, в последнее мгновение спасая ее от опасности, после чего она все с той же душераздирающей предсказуемостью падала в его постель, теряя сознание от благодарности. Савин никогда не чувствовала ничего, кроме презрения к подобному чтению, – и вот она сама поступает точно так же. Ее это не заботило.
Он приостановился, щекоча неровным дыханием ее ухо:
– Ты уверена, что ты хочешь…
– Да, черт побери! Уверена!
Протянув руку назад, она запустила пальцы в его волосы, наклонила его голову, чтобы поцеловать его через свое плечо, впиться губами в его язык. Неловкие, жадные, калечащие рот поцелуи, в то время как другая рука уже сражалась за ее спиной с пряжкой его ремня – рывок, поворот, еще рывок, и наконец пряжка звякнула и ослабла. Он издал легкий стон, когда она раскрыла его штаны, нашла член и принялась тереть его, неестественно согнув запястье.
