В комнате появился человек. Не вошел – его вкатили. Он сидел в необычном кресле на колесах, которое толкал неимоверных размеров практик. Серебряная седина, бледная кожа, почти настолько же белая, как его безупречно белый китель, изборожденная глубокими морщинами и словно бы чересчур туго натянутая на кости. Его лицо было все перекорежено, левый глаз сощурен и дергался. На мизинце горел архилекторский перстень с крупным багряным камнем, но и без него не могло быть сомнений, кто это такой.
Калека. Старик Костлявый. Королевский Живодер. Ось, вокруг которой вертелся Закрытый совет. Его преосвященство архилектор Глокта.
– Мне нравится ваше кресло, – сказала Вик, когда оно со скрипом остановилось по другую сторону от стола.
Архилектор поднял одну бровь.
– А мне нет. Но ходить с каждым годом все труднее, а моя дочь уверяет, что в страдании нет благородства. Так что она уговорила своего друга мастера Карнсбика, чтобы он сделал его для меня.
– Самого великого машиниста?
– Именно. Говорят, он гений. – Глокта бросил взгляд вверх, на нависшего над ним огромного практика, в чьих необъятных кулаках рукоятки кресла просто терялись. – И вот теперь бесполезный человек может дать полезному человеку бесполезное занятие: катать его куда он пожелает. Вот он, прогресс, а? Снимите с нее оковы, пожалуйста.
– Ваше преосвященство? – донесся из-под маски приглушенный голос практика.
– Ну-ну, мы же не звери.
Практик вынул из кармана маленький клинышек, с неожиданным изяществом опустился на колени и подсунул его под одно из колес. Затем, тяжело ступая, обошел стол и взялся за наручники Вик. Они врезались ей в кожу, когда он их открывал. Ее запястья были содраны до крови, но она удержалась от того, чтобы их потереть. Также она постаралась не морщиться, не дергаться, не потягиваться, не стонать – даже когда положила руки на стол и увидела засохшую кровь Сибальта, все еще остававшуюся под ногтями. Показывать свою боль – значит напрашиваться на новую. Этому ее научили в лагерях. Научили как следует.
Архилектор наблюдал за ней с тенью улыбки на искореженном лице, словно мог угадать все ее мысли до единой.
– И одежду, прошу вас.
Практик с недовольным видом положил на стол аккуратно сложенные рубашку и штаны, расправив материю за уголок, словно взыскательный камердинер.
– Вы можете нас оставить, Доля.
– Ваше преосвященство? – практик даже дал петуха от беспокойства.
– У меня есть вещи поважнее, чем повторять собственные слова.
Бросив на Вик последний хмурый взгляд, практик попятился к двери, пригнулся под притолокой и вышел, закрыв за собой дверь. Клацанье засова прозвучало с мрачной окончательностью, оставив ее в этой голой белой комнате наедине с самым страшным человеком в Союзе.
– Итак. – Он улыбнулся ей, показав зияющую дыру в передних зубах. – Кажется, вас снова следует поздравить, инквизитор Тойфель. Чрезвычайно аккуратная работа. Я знал, что моя вера в вас будет оправдана.
– Благодарю, ваше преосвященство.
– Следует ли мне повернуться спиной, пока вы одеваетесь? – Щурясь, он поглядел вниз на колеса своего кресла. – Боюсь, это займет какое-то время. Я уже далеко не столь проворен, как во времена моей молодости. А ведь когда-то я выиграл турнир, не пропустив ни одного удара…
Взвизгнув ножками стула, она встала, не обращая внимания на боль в онемевшем бедре.
– Не беспокойтесь.
Встряхнув рубашку, она принялась натягивать ее. Заключенных раздевают, чтобы заставить их почувствовать свою уязвимость. Почувствовать, что у них не осталось мест, где можно хранить секреты. Но этот прием работает, только если ты ему позволяешь. Вик старалась одеваться в точности так, как делала бы это, если бы была одна. Если ты вырос в лагерях, где спал рядом с чужими людьми, делил с ними их тепло, их вонь, их вшей, где вас всех вместе, жмущихся друг к другу, окатывали холодной водой стражники в качестве профилактики болезней, то начинаешь смотреть на скромность как на роскошь, без которой очень быстро приучаешься обходиться.
– Приношу свои глубочайшие извинения, что у меня ушло столько времени, чтобы до вас добраться, – произнес его преосвященство, столь же не тронутый ее наготой, как и она сама. – Правительство сильно взбудоражено этими боевыми действиями на Севере. Надеюсь, мы взяли всех?
– Всех, кроме Сибальта. Он… – Вик тщательно изгнала с лица любое выражение, вспомнив, как он воткнул клинок в собственную шею. – Он покончил с собой, чтобы не оказаться в плену.
– Как неудачно. Я знаю, что у вас с ним возникли… некоторые отношения.
Разумеется, архилектору было известно все. Однако то, что он сказал это вслух, то, что он знал об этом, как будто сделало это более реальным. Собственные чувства застали Вик врасплох. Она была вынуждена даже перестать застегивать рубашку, глядя в пол со стиснутыми зубами, храня молчание, чтобы ее не выдал собственный голос. Всего лишь на мгновение. Затем она продолжила пихать пуговицы в петли пальцами, покрытыми коркой засохшей крови. Маска снова была на месте.
– Это проблема, ваше преосвященство?
– Для меня – нет. Все мы желаем жить в простом мире, но люди – несовершенные, непредсказуемые, противоречивые животные со своими симпатиями, своими потребностями, своими чувствами. Даже такие люди, как мы.
– Никаких чувств не было, – проговорила Вик, натягивая штаны. Ее не отпускало ощущение, что он видит ее насквозь.
– Если их не было, значит, вы продемонстрировали свою целеустремленность. Если они были – еще лучше: вы продемонстрировали свою преданность.
– Я знаю, что я в долгу перед вами. Я не забываю.
– Мое правило – никогда не осуждать человека за его мысли. Только за действия. А вы выполнили все, о чем я только мог просить.
Вик уселась на стул лицом к нему.
– Сибальт был лидером. Я сомневаюсь, что кто-нибудь из остальных много знает.
– Это мы скоро увидим.
Вик посмотрела ему в глаза. В эти глубоко посаженные, воспаленно блестящие глаза.
– Они не плохие люди. Просто хотят иметь немного больше.
– Мне казалось, вы сказали, что никаких чувств не было?
Левый глаз архилектора начал слезиться. Он вытащил белый носовой платок и аккуратно промокнул его.
– Вы выросли в лагерях, инквизитор Тойфель.
– Как вам прекрасно известно, ваше преосвященство.
– Вы видели людей в самом неприкрытом виде.
– В более чем неприкрытом, ваше преосвященство.
– Ну так скажите мне: эти хорошие люди, если они получат свое «немного больше» – чего они захотят потом?
Вик помедлила с ответом, но он был очевиден:
– Еще немного больше.
