– Проклятье, – прохрипела Рикке.
– Во-от так, девочка! – подбодрила Изерн, в голос которой уже вернулась былая жесткость.
Издав облегченный вздох, Лео прикрыл глаза. С Рикке все в порядке. И тут он понял, что до сих пор крепко сжимает ее, хотя она уже перестала дергаться. Он быстро убрал руку и увидел на ее предплечье красные отметины от своих пальцев.
Изерн уже натягивала штаны на безвольные ноги Рикке, пытаясь напялить их на бедра.
– Помоги мне ее одеть!
– Я не уверен, что знаю…
– Ну, ты же ее раздевал, верно? Тут то же самое, только в обратном порядке.
Длинно простонав, Рикке с трудом села, сжимая окровавленную голову.
– Что ты видела? – спросила Изерн, закутывая плечи Рикке в ее рубашку и присаживаясь рядом с ней на корточки.
– Я видела лысого ткача с кошельком, который никогда не пустеет.
Голос Рикке звучал странно. Грубо и глухо. Совсем не похоже на ее голос. Услышав его, Лео почему-то почувствовал небольшой страх. И небольшое возбуждение.
– Что еще? – спросила Изерн.
– Я видела старую женщину, чья голова была скреплена золотой проволокой.
– Ха! Что еще?
– Я видела льва… и волка… они сражались в кровавом круге. Они дрались так, что шерсть летела, и волк был сильнее… – Она воззрилась на Лео. – Волк был сильнее… но лев победил.
Она схватила его за руку и с поразительной силой подтащила к себе, глядя ему прямо в лицо:
– Лев победил!
Вплоть до этого момента Лео был уверен, что все это просто болтовня – этот ее Долгий Взгляд. Легенды и суеверия. Чем еще это могло быть? Однако сейчас, глядя в дикие, мокро блестящие глаза Рикке с такими широкими зрачками, что радужек не осталось вовсе, а только черные бездонные колодцы, он почувствовал, как волоски на его загривке встают дыбом, а кожа на хребте покрывается мурашками. Внезапно он усомнился.
Или, может быть, наоборот – начал верить.
– Лев – это я? – прошептал он.
Однако Рикке уже закрыла глаза и вновь распласталась на соломе. Ее обмякшая рука выскользнула из его пальцев.
– Все, мальчик, теперь беги, – приказала Изерн, сунув ему в руки его сапоги и рубашку.
– Лев – это я? – снова спросил он. По какой-то причине ему отчаянно было нужно это знать.
– Лев? – Изерн расхохоталась, выталкивая его наружу, во двор. – Осел, более вероятно!
И она пинком захлопнула за ним дверь.
Никаких ненужных сантиментов
– Мой отец очень высокого мнения о вас.
Взгляд постоянно прищуренных глаз инквизитора Тойфель обратился к Савин, оторвавшись от мелькающего за окошком солнечного пейзажа, однако она ничего не ответила. Назвать ее внешность суровой значило ничего не сказать. Она казалась высеченной из кремня. Ее подбородок и скулы выпирали, нос был плоским и слегка кривым, с двумя отчетливыми морщинами поперек переносицы из-за не сходящей с лица хмурой гримасы. Ее темные волосы были присыпаны сединой и стянуты сзади в узел, тугой, как удавка убийцы.
Савин блеснула своей искусно сконструированной бесхитростной улыбкой, той самой, на которую ее собеседники обычно не могли не ответить:
– А он не из тех людей, кто привык сыпать похвалами.
Тойфель сопроводила это признание едва заметным кивком, но продолжала хранить молчание. Комплиментами из некоторых людей можно выудить больше, чем пытками, и как обнаружила Савин, комплименты, отнесенные к какой-либо уважаемой третьей стороне, бывают наиболее эффективны. Но замки Тойфель не поддавались таким простым отмычкам. Она спокойно покачивалась в такт толчкам кареты, с лицом неприступным, как банковское хранилище.
Савин невольно заерзала, ощутив внезапный приступ боли. Ее месячные, безупречно выбрав момент, наступили раньше обычного: знакомая тупая боль внизу живота и с задней стороны ляжек, время от времени перемежающаяся острой болью в заднице в качестве недолгого облегчения. Она привычно напрягла все мускулы, чтобы выглядеть абсолютно расслабленной, и вынудила свою улыбку стать еще более яркой.
– Он говорил, что вы выросли в Инглии, – продолжала она, решив сменить направление.
Тойфель наконец заговорила, но ограничилась самым минимумом.
– Это так, миледи.
Она напоминала Савин одну из машин Карнсбика: раздетая до несущих конструкций, состоящая из углов, не допускающая сожалений. Никакой ненужной плоти, никаких ненужных украшений, и уж будьте уверены, никаких ненужных сантиментов.
– И работали в угольной шахте?
– Работала.
И с тех пор, похоже, ни разу не меняла одежду. На ней была поношенная рубашка с закатанными до локтей рукавами и кожаными вставками, как носят рабочие. Штаны из грубой ткани, заправленные в туго зашнурованные рабочие ботинки, один из которых был дерзко выставлен в центр пола кареты, словно заявляя претензию на территорию. Нигде ни намека на женственность. Есть ли на свете женщина, которая бы меньше заботилась о том, как она выглядит? Савин незаметно поерзала в своем новом платье, тщетно пытаясь переместить шов, натиравший ее взмокшую подмышку. Она бы никогда в этом не призналась, но, черт возьми, как же она ей завидовала, особенно на этой жаре!
– Уголь меняет мир, – заметила она, незаметно опуская локтем окно, чтобы впустить побольше воздуха, и обмахиваясь веером немного быстрее.
– Так я слышала.
– Но меняет ли он его к лучшему, вот вопрос? – тоскливо пробормотал мальчик.
Он поднял голову, и по его бледным щекам разлился румянец, а большие, печальные, как у лягушки, глаза обратились к Тойфель. Она окинула его тем же спокойным критическим взглядом, каким смотрела на Савин. Взгляд, оставлявший ему самому судить, стоило ли ему открывать рот. Парень снова уставился в пол, еще крепче обхватив себя обеими руками.
Они, несомненно, представляли собой странную пару. Женщина из кремня и мальчик из воска. По ней не прочесть и намека на эмоции, у него все чувства написаны прямо на лице. Меньше всего таких людей можно заподозрить в причастности к инквизиции. Однако Савин полагала, что как раз в этом и состояла идея.
– Вы ожидаете столкнуться с проблемами в Вальбеке? – спросила она.
– Если бы это было так, – отозвалась Вик, – ваш отец скорее всего не рекомендовал бы вам ехать.
– Он так и сделал. Я еду по собственному почину. И мне кажется, он вряд ли послал бы вас, если бы там не имелось хотя бы некоторых проблем. Я права?
Вик даже не моргнула. Эту женщину было ничем не прошибить.
– А вы предвидите проблемы? – спросила она, отвечая вопросом на вопрос.
– На мой взгляд, это всегда благоразумно. Мне принадлежит доля в тамошней текстильной фабрике.
