Вскоре она поняла, что бормочет себе под нос с каждым всхлипывающим выдохом:
– Дай мне выжить… дай мне выжить… дай мне выжить…
Словно стихотворение. Словно молитву. Раньше она смеялась, когда Зури говорила о Боге. Как может настолько умный человек верить в такую глупость? Теперь она пыталась поверить сама. Изо всех сил хотела поверить.
– Дай мне выжить…
Хромая, она вышла на площадь, вымощенную покривившимся булыжником, на одном краю которой пылало большое здание. Огонь выхлестывал из-за почерневших колонн, пепел сыпался сверху на фоне кровавого заката. В центре стоял старинный памятник Гароду Великому. Вокруг пьедестала столпились фигуры людей, колотивших молотками по ногам статуи, другие забросили веревки ей на плечи, пытаясь стащить ее вниз. Ликующая толпа наблюдала с факелами в руках, вопя от восторга и ярости, изрыгая хриплые ругательства. Играла музыка – дудка и скрипка дудели и скрипели, перед ними танцевала какая-то полубезумная женщина, взметая грязные лохмотья и грязные нечесаные волосы. И мужчина. Абсолютно голый толстяк, неуклюже переваливавшийся рядом с ноги на ногу. На площади царила атмосфера сумасшедшего карнавала.
Савин стояла, глядя на все это, за пределом отчаяния или измождения, грязная как свинья, томимая жаждой как собака. Ей хотелось то ли расхохотаться, то ли расплакаться – а может быть, махнуть на все рукой и присоединиться к танцорам. Она прислонилась к стене и сползла на землю, едва дыша. Она попыталась подумать, но эта спятившая музыка не оставляла места для мыслей.
Фигуры, черные на фоне пламени, подрагивающие от жара. Высокий человек в высоком цилиндре, указывающий на что-то, вопя во весь голос.
* * *
– Вали его! – орал Искра.
Он гребаный король! Эта площадь – его королевство, и он не потерпит другого короля в ее пределах!
– Вали его!
Может быть, в должное время здесь поставят новую статую. Памятник ему самому, вот в этом самом цилиндре, который он только что украл и в котором выглядит таким франтом.
Искра не боится ничего! Чем больше он повторял это всем остальным и самому себе, тем больше в этом было правды. Вот Краска – тот всего боялся. Забивался в чулан и плакал, когда к его матери приходили мужчины. Искра ненавидел этого маленького скрюченного гаденыша, который всего боялся. Поэтому он стряхнул его с плеч, как змея сбрасывает кожу. Искра не боится ничего!
Он с ухмылкой взглянул на танцоров, спотыкающихся и покачивающихся, раздетых, исхлестанных и униженных всеми возможными способами.
– Надо бы повесить одного из этих ублюдков! – Он крикнул это еще громче чем прежде, чтобы все видели, как он ничего не боится. – Преподадим урок остальным!
– Разве мы не должны дождаться Судью? – спросил Фреймер.
Искра сглотнул. Он не боялся ничего, но Судья… это было другое дело. Она не только сама была сумасшедшей – каким-то образом она сводила с ума других. Словно она была спичкой, а они сухой стружкой. Кроме того, ты никогда не знал, о чем она думает. Может, ей понравится то, что он сделал на площади. А может, решит, что это дешевка. Может, повернет к нему свои черные глаза, высунет кончик языка между зубами. «Тебе не кажется, что это гребаная дешевка, а, Искра?» – скажет она, и все уставятся на него, и у него пересохнет во рту, а колени начнут дрожать, как у Краски, когда он прятался в чулане.
– Что ты сказал?! – завопил он.
Как всегда, собственный страх вызвал у него ярость. Он схватил Фреймера за отвороты изношенной куртки. У этого дуралея не хватило ума даже на то, чтобы спереть себе одежду получше у одного из благородных посетителей.
– Я тут гребаный босс, понял, дуралей? Это моя гребаная площадь!
– Ладно-ладно, твоя площадь.
– Вот именно! И я буду сжигать все, что мне захочется! – Искра подпихнул груду бумаг на верхушку костра, приобнял одной рукой ублюдка, которого они привязали к столбу посередине кучи. – И кого мне захочется!
Он высоко поднял свой факел, и языки пламени, пляшущие в темноте, снова вселили в него храбрость.
– Я король этой гребаной площади! Ты меня понял?
Он потрепал ублюдка по болтающейся голове, и поскольку волосы у того были пропитаны кровью и вином, был вынужден обтереть ладонь о его же окровавленную рубашку. Потом он спрыгнул с костра, выхватил из руки Фреймера бутылку и глотнул. Спиртное позволяло почувствовать себя смелым. Как будто Краска где-то далеко-далеко, и треклятый чулан, и даже Судья.
С широкой ухмылкой Искра обвел взглядом дело своих рук. Он еще не решил, сжигать того ублюдка или нет. Сперва думал, что не стоит, но с наступлением ночи ему начало казаться, что горящий человек сможет отлично послужить центральной фигурой композиции.
* * *
– Помогите… – прошептал Алинган.
Но здесь не было никого, кто мог бы ему помочь. Все сбесились, сошли с ума все до одного. Улыбки, полные блестящих зубов. Глаза, полные безжалостного огня. Они были словно демоны. Они и были демонами.
Когда его выволокли из его кабинета, он был уверен, что городская стража явится на помощь. Когда его привязывали к столбу, он не сомневался, что инквизиция уже спешит вызволить его из беды. Когда начали спускаться сумерки и великий бунт перешел в оргию разрушения, он все еще надеялся, что на площадь вот-вот ворвутся солдаты и положат этому конец.
Но никто не явился, и огромная куча правовых документов, инженерных чертежей, официальных заявлений, непристойных гравюр, изломанной мебели, натащенных из контор вокруг площади, все росла, достигнув его коленей.
Костер.
Он не думал, что они действительно его подожгут. Не может же быть, чтобы они действительно собирались его поджечь? Или может?
У него были сомнения насчет этого района, когда он собирался снимать тут помещение. Но чтобы инженера принимали всерьез, ему нужна своя контора, а цена аренды в более фешенебельных кварталах Вальбека переходила все границы. Его уверяли, что ломателей полностью держат под контролем. Что им преподали жестокий урок. Что разговоры о сжигателях – всего лишь слухи, распространяемые пессимистами и нытиками, чтобы опорочить доброе имя города. Ему ставили в пример новенький, суперсовременный филиал банка «Валинт и Балк» и говорили о грядущем благоустройстве района.
А теперь из окон новенького суперсовременного филиала банка «Валинт и Балк» вырывались языки пламени, на площадь летел пепел и горящие векселя, а сжигатели, изблеванные скрывавшими их тенями, явились во плоти – обезумевшие легионы, пляшущие вокруг него со своими факелами и светильниками.
Кто-то ударил его по лицу, смеясь, смеясь во все горло. Почему они так ненавидят его? Ведь он делал мир лучше. Эффективнее. Бесчисленные маленькие усовершенствования механизмов и технологических процессов на нескольких фабриках – его рук дело. Он неуклонно создавал себе репутацию усердного работника. Так почему они ненавидят его?
