– Боже, – прошептала она.
Что теперь делать?
Она услышала шаркающие шаги. Какой-то человек протиснулся в дверной проем, прижимаясь к стене – сгорбленный, закутанный в драную куртку без одного рукава, – и остановился, с ужасом глядя на площадь, где черные фигуры метались и корчились под звуки обезумевшей музыки.
Гессель прижалась к земле, оскалив зубы, еще не зная, собирается она драться или плакать. Жрецы говорили, что иногда бывает необходимо довериться милости чужих людей.
– Пожалуйста… – отчаянно пискнула Гессель.
Нищий резко обернулся. Это была женщина. Бледное лицо, выбритая голова. Она казалась сумасшедшей. По ее лицу текли струйки крови из ссадины на черепе, один выпученный, покрасневший глаз окружало размазанное пятно черной краски.
– Мой отец… он не просыпается, – проговорила Гессель, неловко выговаривая полузнакомые слова.
– Мне жаль. – На окровавленной шее женщины поднялся и опустился кадык. – Я ничем не могу помочь.
– Пожалуйста!
– Тише! – прошипела женщина, в ужасе косясь в сторону площади.
– Пожалуйста! – заверещала Гессель, вцепившись в ее обнаженную руку. – Пожалуйста! Пожалуйста!
Она вопила все громче и громче; попросту не могла остановиться. Не знала даже, кричит она на языке Союза или на кантийском. Нищенка потянула руку, таща Гессель за собой.
– Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!
– Закрой рот! – взвизгнула женщина и шваркнула ее об стену.
Гессель услышала, как она поспешно выбирается наружу, обратно на площадь.
Девочка поднялась на ноги, потирая ушибленную о камень голову. Она снова подползла к отцу и тихонько тронула его за руку.
– Отец, – умоляюще прошептала она. – Пожалуйста, проснись!
Кое-что наше
Спотыкаясь, Савин выбралась из переулка. Девочка позади так и продолжала причитать.
Визгливая музыка приостановилась. Танцы тоже. На нее устремился взгляд – черные глаза, в которых плясали язычки огня среди темноты.
Она увидела силуэт высокого человека в цилиндре. В одной руке он держал горящий факел, другая была поднята и указывала прямо на нее.
– Приведите мне вон ту!
Она припустилась бегом, принуждая свои дрожащие ноги сделать еще одно усилие, нырнула в боковую улочку, поскользнулась на грязи, плюхнулась в канаву и снова выбралась. Пронеслась мимо уставившейся на нее старухи, через крошечный сквер, втиснутый между крошечными домиками, с огромной грудой пепла, навоза и костей посередине, в которой копошились крысы.
Сзади слышались крики, резкие возгласы и резкий смех, эхо шлепающих подошв, отражающееся от облезлых стен. В отчаянии она кидалась к дверям, мимо которых пробегала – закрыто, закрыто, закрыто! – затем одна внезапно распахнулась, и она кувырком полетела в утробу какого-то заброшенного здания.
Комната с просевшим потолком, посередине навалены тряпки, на них раскинулись спящие люди. Пьяницы, курильщики шелухи, полуодетые, с бездумно раскрытыми ртами, откуда текла слюна. Вонь стояла неописуемая. Кто-то проделал в полу дырку, которую использовали в качестве нужника, вокруг роились мухи. Зажав ладонью рот и подавляя рвотные позывы, Савин пробралась между телами, отыскала заднюю дверь и вывалилась наружу, в переулок.
– Вот ты где!
Двое мужчин впереди. Она развернулась, чтобы броситься прочь, скользя башмаками по булыжнику, и обнаружила перед собой тупик. Глухая стена из гнилого кирпича, ни единой двери, куда можно попробовать ткнуться. Савин медленно повернулась, чувствуя, как в горле перехватывает дыхание. Они не спеша приближались самоуверенной походкой мужчин, знающих, что они победили. У одного был отвратительно косящий глаз и палка с вбитым в нее гвоздем. Другой шел с низко опущенной головой, надвинув на лицо кепку.
– Прочь! – прошипела Савин, подняв руку. Возможно, это выглядело бы более убедительно, если бы рука не дрожала так сильно.
– Это женщина! – объявил косоглазый, и на его лице появилась ухмылка.
Тот, что в кепке, склонил свой горбатый нос над ее курткой, под которой она крепко сжимала клинок.
– Что ты там прячешь?
– Не твое дело!
Савин постаралась придать голосу непринужденную уверенность, как прежде. Четко отданная команда – половина пути к выполнению. Но голос прозвучал дрожащим хрипом. Хуже того, несмотря на это, в нем явственно прозвучал ее выговор.
Улыбка косоглазого расплылась еще шире.
– Не просто женщина. Настоящая леди! – Он похлопал палкой о свою ладонь, пощупал пальцем острие гвоздя. – Что, трудные денечки настали, а?
– Нынче на улицах полно благородных, – заметил человек в кепке, подаваясь вперед.
Савин отступила назад, пригнулась, переводя взгляд с одного на другого.
– Предупреждаю, еще один шаг…
– А может, это она? – задумчиво проговорил косоглазый.
– Она? Кто – она?
– Савин дан…
– Закрой… рот! – взвизгнула она.
Ее глаза расширились: она обнаружила, что навылет проткнула ему грудь клинком. Образцовый выпад, каким мог бы гордиться Бремер дан Горст.
– Черт, – вымолвил тот, что был в кепке, вылупившись на нее и отступая назад.
Косоглазый полузадушенно кашлянул, выронил палку и ухватился за грудь с торчащим из нее клинком. Он пытался что-то сказать, но ему не хватало дыхания.
Савин вытащила клинок, оставив глубокий порез на боковой стороне его ладони. По его куртке тотчас начало расползаться темное пятно, набухая кровью.
Человек в кепке повернулся, чтобы бежать, и Савин метнулась следом, рубанув его сзади по ляжке. Клинок неудачно повернулся плоской стороной, не разрезав даже его драные штаны, но тем не менее удара было достаточно, чтобы человек споткнулся и полетел лицом вперед, распластавшись в канаве.
– Пожалуйста! – взвизгнул он, приподнимаясь на руках и оглядываясь на нее через плечо в таком же ужасе, в каком была сама Савин минуту назад. – Пожалуйста!
Клинок ударился в его ребра, он тихо ухнул, выгнул спину, завозился на земле, скривив лицо в мучительной гримасе. Савин прижала его коленом, пытаясь вытащить клинок, но тот прочно засел, пройдя тело насквозь. Человек все извивался, стонал и извивался. С улицы послышались крики и топот ног.
Бросив клинок, Савин пустилась бежать. Все ее мышцы болели, легкие горели огнем. Какие-то фигуры в полумраке, огромные, с искаженными очертаниями. Смех и улюлюканье, как на лисьей охоте. Впереди вырос огромный силуэт – чудовище с тысячью растопыренных конечностей, – и она резко затормозила. Баррикада поперек улицы, торчащие ножки стульев и столов, путаница наваленных досок. Наверху стоял человек. Огромный, почти без шеи, волосы острижены почти под корень, черт лица не разобрать, только отблескивающие оранжевым стекла на глазах – нового типа, в оправе из тонкой проволоки. На его тяжелом, заросшем щетиной лице они выглядели крошечными.
