— Матушка... Матушка... — тихо бормотала она. — Полно, матушка... Полно тебе...
Но пропадали её слова в вое Настасьи Марковны, в громыхании цепи.
— Полно... Полно... Матушка... — пятилась, отступая, Морозова. — Полно уж... Полно тебе...
И тут и попалась она к бесноватому в руки.
— Ямина-а-а! — страшно завопил он. — Я-мина-а слиз-ка-я-я! Мокреть!
Вскрикнула Морозова. Рванулась из цепких рук безумного. Но успел тот ухватить за пришитый сзади рукав шушуна, снова притянул боярыню.
Страшно глянул прямо в глаза, словно в бездну куда-то повалилась боярыня.
Слава Богу, подоспели Иван да Прокопий. Давно уже проснулись они от голосов, да боялись показать, что проснулись. А сейчас, когда помощь потребовалась, мигом подоспели Аввакумовичи. Отбили Федосью Прокопьевну у бесноватого Фёдора, только рукав шушуна и оторвал несчастный.
Поддерживая за руки, усадили было обессилевшую боярыню на лавку, да вскочила та, побежала к себе, слыша, как сзади:
— Я-ямина! Я-мина! — гремя цепью, беснуется Фёдор. — Болоты горят кругом! До дна, насквозь прогорают! До самого того света! А в яме-то мокреть! Мокреть в ямине-е!
Весь терем поднял на ноги этот страшный крик.
4
Образован, умён и расчётлив был Панталеон Лигарид. Когда уезжал сюда, немногие люди в Ватикане верили в успех его предприятия. Сколько уже попыток было подчинить Русь папскому престолу и чем кончались они?
Московского митрополита Исидора, подписавшего унию, объявили в Москве «злым прелестником» и низвергли с престола. Василию Третьему сулили митрополита Московского патриархом сделать, каков раньше был Константинопольский, а самого государя короновать христианским царём... Отказался царь Василий... Католического царя Григория Отрепьева удалось посадить на царский престол и что? Всё равно ведь и в страшные годы Смуты отвергла Русь и унию, и католичество.
Велики ли сейчас шансы на успех? Сомнительно... Но предложения Лигарида не отвергли иезуиты. Как говорится, и небывалое бывает. Грех не воспользоваться предоставившимся шансом. Что там успеет Лигарид — дело другое, а всё одно попробовать можно.
И нехотя соглашались, но предприятие готовили тщательно. Немалые силы были задействованы, чтобы обеспечить успех Лигарида. Поэтому-то и не беспокоился сейчас Газский митрополит за результат посольства Мелетия. Не во всех патриархах, конечно, уверенность имеется, но и возле своенравных патриархов свои люди у иезуитов есть. Они и сумеют помочь Мелетию. Тут можно не беспокоиться. Это их работа. А его, Лигарида, заботы здесь, в Москве. С Божией помощью многого уже достиг он. Государь теперь не решает без Лигарида ни одного вопроса церковной жизни, везде его совета спрашивает. Это хорошо. Должны привыкать русские архиереи, что он, Лигарид, и возглавляет Русскую Церковь. Конечно, никто ещё и не прикидывает, каким патриархом будет Лигарид. Сама мысль о Лигариде-патриархе дикой показалась бы сейчас русским. Но им и не надо думать. Если прежде времени заронить мысль, легко погубить её... Мысль эта сама явится всем, когда на Вселенском Соборе увидят Лигарида сидящим выше патриархов.
И уже продумано было, как достичь этого. Уже лежали в тайнике у Лигарида патриаршие грамоты, доверяющие ему заместить на Соборе патриархов, которые не смогут прибыть на Собор. Подписи под грамотами, правда, поддельные, но что за беда? Всё равно не позволит турецкий султан, даже если бы и захотел этого Константинопольский патриарх, поехать владыке в Москву. И посольство своё отправить тоже не позволит. Так что, кроме Лигарида, никого не будет у патриарха в Москве, не из кого выбирать. И русским архиереям, уже свыкшимся с мыслью, что Лигарид управляет Русской Церковью, привыкнувшим во время Собора видеть его выше всех патриархов, тоже не из кого выбирать будет. Тогда мысль о патриархе Лигариде сама явится во всей очевидности и неопровержимости. А пока не нужно, не нужно спешить прежде времени.
Поэтому-то и насторожило Лигарида появление Арсена. Всегда неприятно встречаться с человеком, которого ты уже уничтожил...
Вообще-то против Арсена ничего не имел Лигарид, когда внушал патриарху Паисию объявить о мусульманстве Арсена. Лишь поручение наказать отступника исполнял тогда... И не об Арсене думал, а о исполнении приказа Ордена...
По-своему Лигарид даже порадовался, что удалось тому вернуться с Соловков, даже попросил тогда Арсена похлопотать за него перед Никоном...
Но всё это добродушное отношение Лигарида к Арсену там осталось, за границами Московского государства. Когда здесь, в Москве, под благословение подошёл Арсен, уже и тогда Лигарид почувствовал тревогу. Ни к чему это было... Когда же Арсен явился с грамотой от патриарха Никона, когда увидел Лигарид, что разгаданы все его планы, пришла пора действовать.
Слава Богу, и тут удалось избежать опасности. Теперь Арсен снова заперт на Соловках, где и назначено было ему руководителями Ордена сгнить. Исполнилось то, чему назначено было исполниться... Лигариду же донос на Арсена, как и тогда у патриарха Паисия, только на пользу пошёл, только укрепил его положение. Многие знатные и влиятельные бояре только сейчас и поверили, что он настоящий враг Никону и будет биться с ним до конца. Что же... Это хорошо. Это правильно. Союзники Лигариду нужны. Теперь, когда всё заметнее его влияние в управлении Русской Церковью, обвинения не заставят себя ждать...
Неприятный сон приснился сегодня Лигариду. Снилось, что снова стоит в храме Гроба Господня и посвящают его в митрополиты. И вот приносят изображение города, вставшего на семи холмах с парящим над городом двуглавым орлом, и Лигарид должен кинуть это изображение оземь... А тут и викарий папский в храме и с ужасом, как все простодушные люди, смотрит на Лигарида.
— Это не Рим! — сказал во сне Лигарид викарию. — Это Москва!
И бросил изображение оземь.
Проснувшись, долго думал, что бы мог означать сон, пытался вспомнить, как отреагировал в его сне на эти слова — удачное всё-таки нашлось объяснение! — покойный патриарх Паисий. Но так и не вспомнил, в памяти только лицо викария папского осталось...
Так и не разгадав сна, поднялся Лигарид.
Бедно жил «будущий патриарх». Для «Жития» это, конечно, хорошо, но надобно и сейчас о хлебе насущном думать. Папского пенсиона, хотя и увеличили его, не хватало уже. А московская щедрость, где она? Сколько слышал Лигарид рассказов про щедрость московитов, но воочию увидеть её пока не удавалось. Крохами приходилось тянуть.
Выпросил архиерейские одежды, саккос и митру. Шубу соболью выпросил. Денег же давали мало. Особую челобитную пришлось писать, чтоб пожаловали карету и лошадей с новыми шлеями, потому что старые совсем сгнили. Ещё в одной челобитной попросил обменять двести пятьдесят медных рублей, которые якобы хранились у его дьякона Агафангела, на серебряные.
Сколько ума, сколько изобретательности тратил он, а что получал взамен? Всё те же крохи...
