– Помню, как я отошла от дерева… И тут же ветка упала на землю.
– Когда я был под деревом, тоже упала ветка.
– И что это значит? – Чарити обхватила себя руками; ей вдруг стало холодно.
– Не знаю. Может быть, когда ива дает жизнь, взамен она должна от чего-то отказаться.
Чарити кивнула, прогнав скользнувшую мысль: «Ради всего святого, обычное дерево!»
– Ты не против, если я буду ухаживать за ивой?
Дерево, которое в силах принять на себя самую сильную боль и обернуть ее во благо…
– Не против.
– Я понял, почему ты его боялась.
– Я поняла, почему ты в него верил.
Они еще немного посидели, молча осмысливая свои откровенные признания.
– Как тихо. С тех пор как появились Дэйзи и Гарольд, в доме всегда шумно.
Чарити кивнула и потянулась за остывшим чаем.
– Тебе это нравится? – улыбнувшись, спросил Далтон.
Она снова кивнула.
– И все же дальше так продолжаться не может.
– Почему?
– Дэйзи живет здесь три недели, а ты даже не попыталась выяснить, откуда она и разыскивает ли ее кто-то.
Чарити поморщилась от раздражения.
– Ей восемнадцать. Она не обязана ни перед кем отчитываться.
Далтон чуть придвинулся, в зеленых глазах заплясали огоньки от люстры.
– Восемнадцать – по ее словам. А если она нас обманывает? В таком случае она сбежала из дома, а ты ее удерживаешь. С точки зрения закона – серьезное преступление.
Нет, Дэйзи не лгала, Чарити ей верила. Впрочем, кого она обманывает? Вполне достаточно причин сомневаться в настоящем имени и возрасте девушки. С другой стороны, она понимала, что значит иметь родителей, с которыми невозможно жить. Если так получилось и у Дэйзи, Чарити без колебаний бросит вызов закону.
– Послушай, где-то живут ее родители. Если ей действительно восемнадцать, не в их власти вернуть ее домой насильно. Но, Чарити, разве родители не заслужили право по крайней мере знать, что дочка жива?
Далтон потерял ребенка и представлял себе, через какие мучения могла пройти семья. Чарити смотрела на происходящее глазами дочери; Далтон, со своей стороны, глазами отца. А если он прав?
– Ладно, – неохотно согласилась она. – Постараюсь вытянуть из нее какую-нибудь информацию и подумаю, что можно сделать.
– Спасибо. – Он ее коротко обнял.
Чарити сперва обомлела, а затем обрадовалась – теперь ее и Далтона связывало нечто большее, чем несчастья, приведшие двух одиноких людей на остров. Их связывала надежда, расцветшая так же пышно, как возрожденный сад, надежда такая же необыкновенная, как плакучая ива, которая стояла на краю сада и их охраняла.
* * *
– Чарити, я взяла твой ноутбук и погуглила легенды о плакучих ивах. – За разговором Дэйзи уплетала картофельные чипсы. – Ничего не нашла. Ни слова про обрезку ветвей и последующую смерть.
Чарити оттирала раковину губкой.
– Я везде искала. – Дэйзи отправила в рот очередную горсть. – Я до-о-олго искала.
Чарити кивнула. Вчера за обедом, поедая стейки с картофельным гарниром, она открыто выложила Гарольду и Дэйзи подробности этой истории и наконец почувствовала облегчение. Как ребенок, который боялся ящериц, а потом взял одну из них в руки и ящерка оказалась безобидной.
Но от бесконечных расспросов Дэйзи она устала и сразу после завтрака дала девочке поручение собрать по дому все необходимое для подготовки к урагану. Тропический шторм Эрика набрал ураганную силу и приближался к острову.
– Так кто тебе рассказал эту легенду? – не унималась Дэйзи. – Может, ты сама ее выдумала?
Чарити бросила губку.
– Как это выдумала?
– Ну, ты ж была маленькая. Я просто говорю, что перебрала кучу вариантов в онлайне, и все по нулям.
Чарити сдвинула брови.
Дэйзи засунула руку в принесенный с мансарды ящик и достала огромную белую свечу.
– Сгодится? Здесь несколько штук.
Чарити повертела свечу в руках.
– Так это же бабушкин тревожный чемоданчик! – Она припомнила, как бабушка складывала в большой ящик вещи, которые могут понадобиться в время шторма, – зажигалки, свечи, фонари, йод, аптечку.
– Наверное. Так от кого ты слышала легенду об обрезке ветвей?
Чарити продолжала рыться в ящике.
– От матери. Это она мне рассказывала. – Она задумалась. – Нет, постой. От Кендрика. Да, точно. Он-то частенько мне врал, но тогда в разговор вмешалась мама и повторила то же самое. Тут уж я поверила.
Дэйзи закрыла пакет с чипсами.
– Зачем они так делали?
– Иногда они были такие противные! – Чарити повернулась нарезать овощи для салата.
Дэйзи тряхнула головой. Выгоревшие на солнце волосы рассыпались по плечам.
– Уроды. Они тебе жизнь испортили.
– Когда мама повторила про иву, я тут же побледнела как полотно, потому что дерево такое огромное и жуткое. Наверное, как раз тогда и начался этот ужас. – Помнит ли мама, что страх дочери перед деревом берет начало от многократно повторенной лжи? Наверное, нет; Эллен лгала как дышала. Врать из любви к искусству, так говорят. Но разве можно назвать искусством последствия лжи?
– И все это время ты боялась того, чего не было…
– Не переусердствуй с симпатией.
Дэйзи выставила вперед бедро.
– Я целый год провела на улице. Симпатий не испытываю. Разве что сарказм. Если понадобится – всегда пожалуйста.
– Дэйзи, кстати, раз уж речь зашла о жизни на улице… Не пора ли признаться? Откуда ты? Тебя кто-то ищет?
Дэйзи увлеклась содержанием тревожного чемоданчика. Чарити продолжала смотреть на нее.
– Вряд ли, – наконец пробормотала девушка. Чарити упорно сверлила ее взглядом. Дэйзи выдохнула и уперлась руками в уголки ящика. – Я Дэйзи Восс. Не Смит. Из города Вейл, штат Колорадо. И я сильно сомневаюсь, что мама меня ищет.
Чарити села и жестом предложила сесть Дэйзи.
– Ты не нашла общий язык с мамой?
Свет падал на длинные светлые волосы Дэйзи. Такая юная, симпатичная… а за плечами целый год тяжелой жизни.
– Она водила домой разных мужчин. Ни один не задерживался больше чем на несколько месяцев. Потом появился Бад и остался надолго. Прошел почти год, и тут он стал на меня пялиться.
– Пялиться на тебя? – Чарити не хотела повторять эти слова вслух; они были слишком тяжелые и холодные, и ей не нравилось их значение.
– Ну да, сидит и смотрит, а глаза как у змеи, и мне от этого не по себе. Как-то мама работала в ресторане в две смены, а он взял меня за плечи и сказал, какая я красивая. – Дэйзи отвернулась к окну. – А потом вдруг раз, и начал целовать.
