– А что? – оправдывалась бабушка, глядя на удивленную Веру. – И у нас должен быть праздник. Устроим пир – и, может, отпустит?
Но в голосе ее звучало сомнение.
Казалось, что оставленного дедом хватит надолго. Но, увы, деньги утекали, как песок сквозь пальцы.
Вера ругалась с бабушкой, пыталась ее урезонить, но ту словно несло. Только во время их пышных пиров бабушка оживлялась и приходила в себя. «Лара привыкла к хорошей жизни, и ей очень сложно. Пусть хоть так, иногда», – решила Вера и тему закрыла.
* * *
После школы она легко поступила в МАИ, конкурс там был небольшой, а математику и черчение Вера знала прекрасно. Мечтала она, конечно, о журфаке или – страшно говорить – о театральном. Но понимала, что не пройдет – где она и где те, кто туда поступает.
К первому лету Вериного студенчества Тамарка расщедрилась и сбросила Вере с барского плеча голубое венгерское платье в желтый горох, чешские белые босоножки на каблучке и отдала – неслыханная щедрость! – почти полфлакона французских духов «Турбуленс».
– Не жалко? – удивилась Вера. – Такая ведь красота!
Тамарка презрительно хмыкнула:
– Да надоели!
Теперь и Вера чувствовала себя королевой. Да так оно, собственно, и было: Вера Боженко была сказочно, волшебно хороша. Что называется, глаз не оторвать. Конечно же, сразу завелись студенческие компании, многоликие по составу, разноцветные, пестрые: студенты-медики, циничные и остроумные, не брезгующие крепким словцом; мгимошники, важные, напыщенные, в фирменных джинсах, потягивающие «Мальборо» и попивающие джин из валютной «Березки»; скромные студенты пединститута, хорошие ребята, походники и любители авторской песни. Довелось попасть в компанию вгиковцев. Вот там Вера растерялась! Ребята были не просто увлечены – они были одержимы своей профессией. Никаких разговоров о пустяках, только театр и кино. Как позавидовала им тогда Вера! Вот бы учиться там, вместе с ними! Но не судьба… Была и скучная компания физиков, угрюмые бородатые ребята говорили о незнакомом и неизвестном. Вера ничего не понимала и, конечно, скучала.
Компании разнились, а вот закуска и спиртное почти нет. Колбаса толстыми кусками, сыр, хлеб, холодные котлеты из кулинарии, винегрет. Пельмени и, если повезет, сосиски в большущей кастрюле, из которой они вылавливались руками. Ну и вино, белое, красное. «Псоу», «Алазанская долина», «Рислинг», «Арбатское». Кислючее «Медвежья кровь» – из него варили глинтвейн. Иногда водка, совсем редко коньяк – на него не было денег. В общем, и закуска, и спиртное их волновали мало. Они общались, трепались, расслаблялись. И конечно, влюблялись!
Именно там, в этих шумных, беспрестанно говорливых, крикливых студенческих компаниях, на чьих-то флэтах, чьих-то дачах начинались истории любви. Красивые и не очень. Счастливые и несчастные.
У Веры началась красивая. И, как ей казалось, очень счастливая. Из тех, что навсегда. Впрочем, так кажется всем юным девам.
Первая любовь – это всегда чистые помыслы и бесконечная, как океан, надежда.
С Робертом она познакомилась в компании физиков, где он совершенно не выделялся на фоне остальных – худой, сутуловатый, молчаливый парень с такой же, как у всех, бородой.
«Наверняка из таких же умников», – с тоской подумала Вера. Поддержать разговор было сложно, даже практически невозможно – Вера и физика вещи, увы, несовместимые.
Роберт много курил, осторожно потягивал белое вино, ничего не хватал со стола и бросал короткие, но красноречивые взгляды на Веру. Но не знакомился, нет, не подходил. Уставшая и разочарованная, Вера засобиралась домой. В темной прихожей задержалась у старого, плешивого зеркала, чтобы поправить прическу. Роберт возник внезапно и тихо, и, увидев его отражение в зеркале, за своей спиной, Вера вздрогнула.
– Вы позволите вас проводить? – галантно, но, кажется, с долей сарказма осведомился он.
Вера растерялась:
– Я живу далеко, за городом. Не думаю, что вам это будет удобно.
Он улыбнулся:
– А вот тут вы ошибаетесь. Даже если бы вы жили… – он запнулся, – ну, допустим, в Туле или в Воронеже, я бы все равно предложил вас проводить.
– Нет, слава богу, – рассмеялась Вера, – я живу гораздо ближе, в Малаховке!
– Ну тогда мне повезло! – улыбнулся Роберт. – Малаховка – это уж точно не альфа Центавра!
В электричке она все о нем узнала – оказалось, что он не физик, а инженер-гидролог, вернее, будущий инженер, в компанию к студентам МИФИ попал случайно – привел приятель. Тоже скучал, физика не входила в круг его интересов. Роберт рассказал, что любит литературу, и любит страстно. Лучшее времяпрепровождение – библиотека или диван с книжкой.
Любит осенний лес, его влажный и прелый, горьковатый запах. Любит рассвет, может смотреть на него каждый день. Любит театр, особенно «Таганку» и «Современник». Итальянское интеллектуальное кино, умные французские комедии. Любит и знает творчество бардов – Галича, Визбора, Окуджавы. Играет и сам – ну не то чтобы серьезно играет, конечно, но себе аккомпанирует, да. Мечтает о зимних горах – например о Чегете. Но пока это только мечта. Так же, как и Карелия.
Вера слушала его открыв рот – кажется, они во всем совпадали. И все интересы у них, кажется, общие.
– Ты любишь поэзию? – спросил он.
Вера не нашлась что ответить.
Да он, кажется, ответа не ждал – заговорил горячо, увлеченно:
– Слышала стихи Владимира Полетаева? Нет? Как же много ты потеряла! – искренне расстроился он.
Вера смутилась и покраснела.
– Ничего, – утешил ее Роберт. – Завтра я принесу тебе перепечатку, это что-то, поверь! Все про нас, грешных.
Завтра. Он сказал «завтра». У Веры гулко стучало сердце. Значит, мы встретимся завтра! Значит… Значит – ура! Потому что он очень, очень ей понравился, этот парень с редким именем Роберт. И она очень хотела его завтра увидеть.
Прощались у калитки. Бабушка несколько раз кричала Вере в окно, звала в дом.
Наконец распрощались. Договорились на завтра – в пять часов на «Смоленской» у метро. В Пушкинском выставка «Москва – Париж», обязательно надо идти!
– Конечно, – как болванчик, кивала Вера. – Обязательно! Знаешь, я давно собиралась! А все никак.
Врала, конечно. Никуда она не собиралась и, если честно, даже не слышала об этой выставке. Но не признаваться же, верно?
Осталось только дожить до завтра.
Такой пустяк!
Уснула она под утро, когда знакомо загомонили птицы и из сада потянуло свежестью и росной травой.
Уснула счастливая. Самая счастливая на земле – в этом Вера была уверена. Да так оно, собственно, и было.
Вера часто перебирала, выуживала, вытаскивала из самых дальних уголков памяти счастливые минуты своей жизни. И точно была уверена, что то лето, лето тысяча девятьсот восемьдесят первого, было самым счастливым в ее жизни.
