Роберт рубал этот джем и на завтрак, и на ужин – разрезал вдоль батон и аккуратно укладывал приличный слой джема. А Вера, глупая, влюбленная Вера не могла отвести от него глаз.
Все у них было прекрасно, они не сорились, не спорили по пустякам, не раздражались.
«Наверное, так будет всегда, – наивно думала она. – Просто мы подошли друг другу, как крышка к кастрюле».
Вспоминала, как ссорились дедушка с бабушкой. Однажды Вера спросила, почему. Бабушка растерялась и развела руками:
– А надоели друг другу! Столько лет бок о бок, сама подумай! Взбесишься тут, пристукнуть захочешь.
– А ты его всегда любила? – робко спросила Вера.
Бабушка удивилась:
– Конечно, любила. Иначе убила бы на вторую неделю, ты же знаешь, какой у деда характер! Ну и у меня, если честно, не сахар.
– А сейчас, – не отставала Вера, – сейчас тоже любишь?
Иногда, слушая их перепалки, она, по правде говоря, начинала в этом сомневаться.
– Ой, Вера, – поморщилась бабушка, – отстань, ради бога, с глупостями своими: любишь – не любишь! Ну что ты ко мне привязалась? Иди делом займись! Вот ей-богу!
– Нет, ты ответь, – настаивала покрасневшая от смущения и смелости внучка. – Что тебе, трудно?
Бабушка не на шутку разозлилась:
– Трудно, не трудно… Ну ты и липучка! Люблю ли? А черт его знает! – Вдруг она задумалась, примолкла. – В молодости с этим все ясно. А в старости… Не понимаю. Жизнь уже прожита, много пережито. Столько слез и нервов ушло. Дочь схоронили, Иннулю. – Бабушка отерла ладонью слезу. – До какой там любви? Привыкли, срослись, как два дерева, ну и скрипим потихоньку. Вроде и надоели друг другу, а разруби нас, разъедини. И вместе тесно, и врозь скучно. Устали мы друг от друга, это понятно. Но и жить без деда я вряд ли смогла бы. А вот убить иногда его хочется, по голове треснуть, – бабушка улыбнулась, – из дома сбежать. Сколько раз было: все, уезжаю. Хоть на три дня, на неделю. Только бы не видеть его, не слышать его ворчание. Пару раз уезжала – к Токаревым в Рязань. Ну и к тетке Галине в Киев. Села в поезд и балдею – одна! Никто не жужжит, не скрипит, есть не просит. Еду, как королева австрийская, в окошко поглядываю. Потом время обеда. Думаю, экономить не буду, ну их, эти бутерброды в пакете! Пойду в вагон-ресторан. А что, заслужила. Губы накрасила, серьги поправила, платье одернула – и вперед.
Смотрю, еще мужички взглядами провожают. Ну, не мужички, конечно, пенсионеры! Но все равно приятно: «Вот так тебе, старый пень!» Села за стол, открыла меню: борщ с чесночными пампушками, азу по-татарски, мороженое с клюквенным киселем.
Сижу, а в голове одно: «Как там мой Давка? Что ел на обед? Небось, кусок краковской с хлебом, а котлеты и суп греть не стал. Знаю его, все ему лень». А я тут… Борщ с пампушками, а мой дурак его любит! А с каким бы удовольствием он съел азу по-татарски, да еще и с жареной картошечкой! А кисель? Как мой Давка любит кисель. А я ему не варю, неохота».
Аппетит пропал. Вот, думаю, старая дура! И куда рванула, от чего? И от кого? От родного мужа? Сижу, давлюсь слезами. Прямо хоть с поезда прыгай! – Бабушка замолчала и посмотрела в окно. – Вот и думай: люблю, не люблю. Сама решай. Сложно все это, Верочка, потому что жизнь сложная штука, сама убедишься. Да и потом, – подумав, спокойно продолжила бабушка, – мне с ним, скажу тебе, совсем неплохо жилось, сама знаешь. С ребенком взял, с работы снял: «Сиди дома, воспитывай Инночку». Не отказывал ни в чем ни мне, ни дочке моей. И ты тоже это знаешь. Да и почему «моей» – Иннулю нашу всегда считал своей, обожал ее – ни денег не жалел, ни всего остального. Как это можно не оценить? На своих, на кровных, так не щедрятся. А тут на чужую.
Ну а потом появилась ты. Ну а дальше ты сама все знаешь! – Бабушка, поднявшись со стула и хлопнув себя по коленям, дала понять, что разговор окончен. – Иди, Вера, иди! Совсем ты меня заморочила!
«Странно, – подумала Вера тогда. – Говорит, любит, но иногда убить готова». Расстроилась немного, но решила – у всех же по-разному. У бабушки и деда – так, а у меня вполне может быть по-другому. И тоска чуть отпустила.
Двадцать четыре дня пролетели как один. К приезду бабушки они с Робертом вместе убрали в доме. «Все будем делать вместе, – решила тогда Вера, – все и всегда».
Расставались они тяжело, Вера провожала Роберта как на войну, плакала, не могла от него оторваться.
Он удивленно смотрел на нее:
– Ну что ты, Верочка? Завтра же увидимся! Ты приедешь в Москву.
– Я так привыкла к тебе, – рыдала Вера. – Как я смогу без тебя?
Все же попрощались. Роберт ушел задумчивый и, кажется, слегка обалдевший от ее слез и напора. В электричке уткнулся носом в стекло и думал, думал.
«Чудесная девочка, чистая, нежная. Наивная. А какая красавица! Чистюля, хлопотунья, лучшей жены не найти. И матерью наверняка будет прекрасной». В ней он и не сомневался. А вот в себе…
Жениться так рано, в двадцать лет? И самое главное – что делать дальше? Кто он? Себе-то он мог честно признаться, что жениться не собирается и не хочет. Не хочет совсем! И это невзирая на все Верины достоинства. Да и куда ее привести? В их с матерью коммуналку? В шестнадцатиметровую комнату? Разделить ее ширмой? А на что содержать семью? У него стипендия, у нее тоже. Мать не помощница, сама еле сводит концы с концами. Да и замуж все время выходит! Хорошая женщина, но неудачница. Жить с Вериной бабкой? Ох, та с характером. Прийти к ней в дом, в эту Малаховку? Уехать из Москвы, из самого центра, с Кропоткинской, откуда до всех и всего рукой подать? Идти работать? Конечно, можно, например, разгружать вагоны на Рижском или на Курском, он знает ребят, которые там подрабатывают. Но есть одна закавыка – хроническая язва. Поднимать тяжести нельзя строго-настрого, врач запретил. Сказал, что можно и до инвалидности доподниматься. Разносить почту? Копейки, смешно. Идти на завод чернорабочим? А как же учеба? Да и вообще, если честно, стоит ли так ломать копья, так стремиться к этому и так усложнять свою жизнь? Да и ради чего? Они вполне, вполне могут еще пару лет просто встречаться, хотя бы пока не окончат вузы. Потом будут зарплаты и станет полегче. Ну и как-то вообще это, кажется, более разумно.
К тому же Вера наверняка захочет свадьбу – фату, белое платье и все остальное. У девушек всегда так. А ему все это, честно говоря, не просто не надо – противно. Да и друзья не поймут. В их компании это не принято, считается пошлостью, мещанством. Нет, конечно же, от пышной свадьбы Веру можно отговорить, человек она разумный и смотрит на него, открыв рот.
Но самое главное – надо ли торопить события?
Она его девушка, женщина, он ее мужчина. И они любят друг друга, у них все хорошо. Кажется, достаточно для счастья?
Но почему все девушки, даже самые разумные, так рвутся замуж?
* * *
Бабушка заметила горящие внучкины глаза. Ничего не спрашивала, присматривалась, прикидывала, что тут без нее случилось. Неужели у Веры серьезный роман? Ничего удивительного, это нынче норма, все спят до свадьбы. И, кажется, у ее тихони и скромницы Веры кто-то появился. Нет, ничего страшного в этом нет, ханжой Лара никогда не была. Главное – чтобы не принесла в подоле. Вот тогда беда, тогда ужас. А Верка – наивная дурочка, с нее станется! Да и кто этот прынц, господи боже? Нет, надо во всем разбираться. Завести разговор и все выведать.
