Вера, расчувствовавшись, тихонько, украдкой, заплакала. И тут же почувствовала деликатное участливое прикосновение к ее руке. Мягко улыбаясь, Михаил Иссидорович легонько пожал ей руку.
Вера с благодарностью улыбнулась.
– Томка, – шепнула она подруге, – ну что ты, ей-богу? Поухаживай за мужиком, ты же это умеешь! Смотри, он совсем потерялся среди этого блеска и мишуры.
Тамарка удивилась Вериной просьбе, но отказываться не стала. Видно было, что идея ей даже понравилась.
Свадьба продолжалась, и кажется, все складывалось удачно, но по-прежнему хотелось одного: чтобы все это поскорее закончилось. Казалось, время застыло. Перед глазами мелькали лица, знакомые и незнакомые, и, несмотря на кондиционер, было нестерпимо душно, платье, конечно же, по-прежнему жало, ноги в вечерних туфлях отекли и отяжелели, лицо зудело от пота и расплывающейся косметики, голова разболелась от бесконечных тостов, всплесков смеха, разговоров и пожеланий.
Геннадий Павлович все это видел и очень тревожился за жену.
– Тебе нехорошо? – в очередной раз шепнул он ей.
Вера устало посмотрела на него.
– Поскорее бы домой, а, Генчик?
– Родная моя, что поделать? Это все просто надо пережить – и все! Да и вообще скоро конец. Видишь, уже убирают столы и готовятся к выносу торта. Веруша, любимая, потерпи, а? Ну сама подумай – уйти нельзя. Дети обидятся, да и гости не поймут. Впрочем, на гостей мне наплевать! А вот сын – это да. Ну нельзя нам сейчас, понимаешь? – Он умоляюще смотрел на жену.
Под бравурный марш вывезли торт – высоченный, многоэтажный, сахарно-белый, позолоченный, многоярусный, поблескивающий в свете зажженных хрустальных люстр. Молодые, обнявшись и держа двумя руками нож, под громкие аплодисменты и музыку его разрезали. Запахло кофе, и наконец распахнули двери и окна. В зал ворвался долгожданный свежий вечерний воздух, пахнувший лугом и рекой.
Вера громко вдохнула, и ей показалось, что голову стало чуть отпускать.
Подошли дети, неся в руках тарелку с разрезанным тортом, – маме и папе!
Вера заставила себя встать, улыбнуться и раскрыть объятия для невестки и сына.
Увидела их лица – бледные, усталые, возбужденные.
«Им тоже все далось нелегко», – устыдилась она.
Поискала глазами Тамарку. Ну ничего себе, а? Тамарка и Иссидорыч кружились на танцполе.
«Кому, как не тебе, моя хорошая, – подумала Вера. – И дай тебе бог!»
Сын предложил выйти на улицу.
– Да, да, сынок! – обрадовалась Вера. – Давай немного пройдемся! Мы скоро поедем, вы извините, ребятки! Дорога неблизкая, да и устали мы, если честно. – Вера виновато улыбнулась.
Вышли втроем, но Геннадия Павловича перехватил кто-то в дверях, и он, извинившись, махнул рукой – дескать, догоню!
Странно, но после такой жары вечер был довольно прохладным – с реки тянуло зябкой свежестью, пахло свежескошенной травой и душистым табаком.
Вера облокотилась на перила и блаженно улыбнулась – какая красота, господи! Река искрилась темным, тягучим, словно расплавленным, серебром, на темно-синем небе зажглись желтоватые яркие звезды, дорожки белели сахарным гравием, и тишина после шумного зала казалась немного пугающей.
– Ну вот вы где, – услышала она радостный голос. – А я вас ищу!
Вера вздрогнула. Увидела удивленные, полные интереса глаза невестки.
– Отец! – радостно воскликнул Вадим.
Отец. Красовский был отцом. Стрельцов – папой.
Роберт стоял напротив Веры, и за поблескивающими стеклами очков она видела его глаза. Она кивнула ему и отвернулась.
Сын расспрашивал отца о впечатлениях, о свадьбе, потом что-то спросила Лидия, потом заговорили о свадебном путешествии. Оказалось, что тут все совпали – и Вадим, и Лидия, и Красовский были ярыми поклонниками и знатоками Франции.
Вера в разговорах не участвовала, продолжая молча и хмуро разглядывать медленно текущую реку.
Пару раз она оглянулась, надеясь увидеть застрявшего где то супруга. Молодых окликнули, и, извинившись, они поспешили к знакомым.
Роберт стоял в метре от Веры, и от него пахло все тем же парфюмом. Вера пыталась вспомнить, как он называется.
Он курил, и дым шел в ее сторону. Она поморщилась, отодвинулась от него и достала телефон – позвонить мужу.
– Ну как ты? – тихо спросил он. – Зябковато, правда? Это все от воды.
Вера с усмешкой глянула на него:
– О, какая забота!
– Не юродствуй, – оборвал Роберт. – К чему? Сегодня, кажется, вечер прощения. Или не так? Может, хватит, Вера? Жизнь прошла, а ты…
– Что я? – с вызовом спросила она.
– Да все не можешь простить. Я же вижу.
– Чушь! – дернулась она. – Что за чушь, господи? Вот именно – жизнь прошла. У тебя, знаешь ли, мания величия. Неужели ты думаешь, что мне все еще не все равно?
– Я не думаю, я вижу, – грустно улыбнулся он. – Если бы простила, было бы все равно.
– Бред, – бессильно и устало ответила она. – Какой бред. Я сто лет в счастливом браке, да и вообще – при чем здесь ты?
Он подошел к ней и попытался приобнять.
Вера напряглась, как стальная пружина.
Оттолкнуть? Подумает, что точно не безразличен. Да и зачем? Дружеское объятие на свадьбе сына – это нормально.
Вера взяла себя в руки и похлопала его по плечу.
– Все прошло хорошо, правда? Как гора с плеч. А как тебе Лидия?
Он не спешил выпускать ее из объятий.
– Лидия как Лидия. Обыкновенная. Такая, как все. Это ты была другая, Вера. Таких больше нет. А свадьба, – Роберт усмехнулся, – пела и плясала. Пышная и богатая была свадьба. Ну так, наверное, и должно было быть.
Вера высвободилась из его объятий, и их глаза оказались напротив друг друга.
Смутившись, как девочка, Вера подумала: «Какое счастье, что темно и он не увидит, как я покраснела».
– Я была другая, говоришь? – Вера усмехнулась. – Вот интересно! А когда ты это понял?
– Сразу, – тут же ответил Роберт. – Но дурак был. Молодой идиот. Не удержал.
– И слава богу, – усмехнулась она. – Не знаю, какому святому свечки ставить.
Он посмотрел на нее серьезным и долгим взглядом.
– Тебе виднее. – Снова взял ее за руку. – Простила? Я знаю, как я перед тобой виноват.
Вера звонко, по-девчоночьи рассмеялась.
– Господи, Роберт! Ты вообще о чем? Неужели это для тебя так важно: простила – не простила?
– Важно, – оборвал он ее. – Я всегда любил тебя. Всю жизнь. И причинил тебе столько горя.
