Она застыла, вытянулась в струну, затаила дыхание.
Сквозь ресницы она увидела, что зашел муж – осторожно, на цыпочках. Он пробрался к окну и тихонько, боясь скрипнуть рамой и, не дай бог, разбудить жену, осторожно распахнул его. Окно не подвело, не скрипнуло – немецкая фирма давала отличное качество. Как по мановению волшебной палочки, в комнату влетел воздух – девственный, свежий, напоенный мокрыми от дождя травами, ночной прохладой, тончайшим и сладчайшим запахом ночной фиалки и флоксов.
Вера втянула запахи носом и всхлипнула.
«Не дай бог, поймет, что я не сплю, – промелькнуло у нее. – Я не способна на разговоры, не в силах выдерживать утешения. Мне надо одно – чтобы меня оставили в покое».
Но муж уже стоял у ее кровати.
– Веруша! – прошептал он. – Не спишь, девочка?
Вера жалобно всхлипнула.
Он осторожно присел на край кровати и, ничего не говоря, стал гладить ее по голове – осторожно и нежно, как ребенка.
А Вера плакала. Уже не стесняясь, она ревела, ревела во весь голос и даже не пыталась уняться.
– Что ты, родная, – шептал муж, – не надо. Все пройдет, слышишь? И все успокоится! Все же проходит, верно? Как этот дождь. Подумаешь – воспоминания. Былое давно уже там, вдалеке.
Вера, соглашаясь, кивнула.
– Вот, правильно, – как ребенок, обрадовался муж. – Все туда, за спину, в окно, к чертовой матери, правда? А здесь наша, другая жизнь, верно? Только наша, и больше ничья. И этот день мы пережили! Верно, Веруша? И ничего нам не страшно вдвоем!
Вера снова кивнула.
Ободренный, Геннадий Павлович погладил ее по плечу, поцеловал его, потом поцеловал ее в лоб, как сестру или ребенка, и тихо спросил:
– Мне уйти или остаться?
– Уйти, – прошептала Вера и отвернулась.
– Все, девочка, все. Успокойся. Успокойся и спи. Слышишь, воздух какой? Невероятный, ей-богу! Как же у нас хорошо, а, Веруш? Спокойной ночи, моя маленькая, – уже у двери сказал он. – До завтра, родная.
Он почти закрыл дверь, но Вера успела выкрикнуть, правда, голос был слабым, как после тяжелой болезни:
– Гена! Останься! Не уходи.
Она не увидела его глаза и его улыбку. Счастливые, сумасшедшие глаза и довольно дурацкую, идиотскую улыбку – в комнате было темно.
Да и слава богу. Зачем видеть наши слабости, верно? Даже любимым и близким.
А утро было солнечным, светлым, умытым дождем.
Вера открыла глаза и тут же зажмурилась.
Осторожно сняла со своего плеча тяжелую мужнину руку, тихонько сползла с кровати, подошла к окну, потянулась – сладко, как в юности, и замерла, обомлела.
Пейзаж за окном был прекрасен – мокрые, блестящие, промытые кусты и изумрудные, прозрачные, светлые листья деревьев. Цветы в блеске капель дождя или росы. А скорее всего, и того и другого. Солнце, словно крутобокий апельсин, сияло на бледно-голубом небосводе.
Вера глянула на часы и тихо ойкнула: ну ничего себе, половина одиннадцатого!
Ловким, привычным движением она подняла волосы, воткнула в них несколько шпилек, нащупанных на туалетном столике, и, оглядываясь, на цыпочках, осторожно вышла из комнаты. У двери оглянулась – Геннадий Павлович крепко спал, безмятежно, чуть посапывая, как младенец.
И на его лице, таком родном и знакомом, блуждала улыбка счастливейшего человека.
Вера чуть качнула головой, тихо вздохнула, улыбнулась и, осторожно прикрыв за собой дверь, пошла вниз, на кухню. Очень хотелось кофе. Настоящего, крепкого.
Какое хорошее утро без хорошего кофе? А утро определенно было хорошим – ей очень хотелось в это поверить.
По дороге заглянула в Евгешину комнату. Евгеши там не было. Выходит, Евгеша с родней! Слава богу! Значит, сложилось и с сыном, и с невесткой, и с внуком. Дай ей бог, пусть наслаждается!
Вспомнила про Томку и Иссидорыча и улыбнулась. «Нет, звонить не стану. Подожду, пока Томка сама объявится».
Она прошлась по любимому дому, распахнула все занавеси, настежь раскрыла окна, чуть задержалась у них, потому что невозможно было оторваться от красоты за окном, прикрыла глаза, глубоко втянула ароматы сада, снова пошла бродить по дому, распахивая двери и любуясь всем тем, что с такой тщательностью и любовью, с такой продуманностью было создано ими, ею и ее мужем. Лучшим мужем на свете.
Наконец она опустилась на диван, раскинула руки и… замерла.
Сквозь ресницы настойчиво пробивался рыжий солнечный свет.
Вера прищурилась, мотнула головой и со вздохом поднялась – хватит бездельничать! Впереди долгий день и столько забот! К тому же надо начинать собираться – послезавтра они улетают. Алтай! Как давно они мечтали об этой поездке.
Все, прочь все мысли и все сомнения! Но сначала – кофе!
Она включила кофемашину и стала ждать.
Закапала вода, кофемашина фыркнула и отключилась, и в эту минуту звякнула эсэмэска.
Спасибо за прекрасный праздник!
Мы уже в аэропорту! По прилете сразу напишем!
Целуем, ваши дети, Вадик и Лида.
Забыв про кофе, в сотый раз Вера перечитывала эсэмэску.
И шепотом, одними губами, она повторяла:
– Ваши дети, Вадик и Лида.
Звякнула еще одна эсэмэска – фотография. Вера увеличила ее, но ничего не поняла: какой-то черно-серый веер с черной точкой внутри. Ничего не понятно. Взяла очки, и тут дошло.
Господи! Это же УЗИ!
Вера заплакала.
И тут же вздрогнула от громкого голоса мужа – Стрельцов был вообще громогласным:
– Веруша, солнышко! У тебя все в порядке? Ты где, моя девочка?
– Я здесь, – дрогнувшим голосом отозвалась она. – И у меня все в порядке.
«Ну вот, – расстроилась она. – Кофе в одиночестве отменяется».
А в остальном у нее все в порядке. «И еще как в порядке», – улыбнулась Вера.
И с этим трудно не согласиться.
