Проспали мы от силы часов пять. Мой язык был сухой, как наждачка. Мы облизали листья с выпавшей росой. Этого хватило, только чтобы смочить потрескавшиеся губы.
– Ох, я бы душу продал дьяволу, лишь бы он превратил эту водку в воду, ― вздохнул Юрец, смотря на две полных бутылки. – И зачем мы их несем? Чтобы глаза мозолили?
Собрав палатки, мы продолжили путь. Жутко раскалывалась голова, сердце сбивчиво стучало, как будто вот-вот разорвется на части. Я тяжело дышала, каждый шаг отдавался болью в висках, мучила страшная одышка. Слюна загустела и превратилась в цементный раствор. Язык прилип к нёбу, говорить было тяжело. Периодически я ела жухлую траву под ногами, в ней хотя бы было немного сока. Друзья следовали моему примеру.
Все брели еле живые. Видения перенеслись из сна в реальность. Теперь я отчетливо видела перед собой и колодец, и людей, с улыбкой протягивающих мне запотевшие бутылки, и палатку с напитками. И озеро, и лужу… я отмахивалась, зная, что это всего лишь глюки. Исчезло все ― озеро, колодец, палатка, люди… Все, кроме лужи.
– Вода! ― закричал Юрец из последних сил.
Как стая зверей в сухой сезон, мы припали к грязной луже, все стали зачерпывать горсти. Хоть мы и понимали, что это может плохо кончиться, но остановить себя было невозможно. Стойкость проявил только Игорь, который успел с матом оттащить нас от лужи.
Залив воду в бутылку, он добавил обеззараживающую таблетку, потряс. Ожидание было мучительным. Я, отворачиваясь, ходила вокруг. Подумала, что, раз здесь лужа, может, где-то недалеко будет озеро почище? Или, если повезет, то родник? Но ничего не нашла.
Наконец, спустя минут двадцать, Игорь объявил, что теперь воду можно пить. Мы передавали друг другу бутылку. Наконец и я жадно присосалась к ней. Вода была ужасной на вкус, будто пьешь из аквариума, в котором две недели плавали мертвые рыбы. Я проглатывала ее, зажав нос пальцами. Аня последовала моему примеру. Мы выпили по несколько глотков, затем Игорь снова проявил строгость.
– Подождите, дайте организму понять, что вода в него попала! Она отстойная даже после таблетки, нельзя пить ее много. По чуть-чуть, чтобы не отбросить копыта. Скоро мы обязательно найдем что-нибудь получше, я обещаю.
И через пару часов мы нашли чистый ручей. Никогда не пила ничего прекраснее! У этой воды был вкус талого снега. Свежий и холодный вкус зимы.
Этот вечер и ночь были лучшими в моей жизни. Мы разбили палатки на опушке леса, а вдалеке уже виднелись огни какой-то деревни. У нас было много воды, консервов и водки. Мы утолили жажду и наконец-то выбрались из чащи. Жизнь прекрасна!
* * *
Проснулась я с гудящей головой. Кажется, вчера перед сном мы на радостях переборщили с водкой. Но теперь есть вода… Нам больше не придется страдать. Я выбралась из палатки, и меня до мурашек пробрала утренняя свежесть. Я выпила столько воды, что чуть не лопнула. Теперь у меня на всю жизнь останется этот страх ― страх жажды. Мой третий триггер после бритоголовых парней и собак. Вряд ли я когда-нибудь выйду из дома дольше, чем на пятнадцать минут, без бутылки воды в рюкзаке.
Пройдя деревню, мы остановились у указателя, и Тошка стал искать название на карте. Мы находились на дороге между Тверью и Ржевом.
– Нам нужно до Гжева, ― сказал Тошка. ― А там до Питега идут ггузовые поезда.
Выйдя на шоссе, мы разделились по двое-трое и разбрелись: так легче поймать попутку. Мы с Тошкой доехали до города на старом «фольксвагене», у которого были явные неполадки ― все скрипело и жутко трясло даже на самых мелких кочках.
На узловой станции стояло много товарняков, и один из них как раз скоро собирался в путь. На этот раз мы решили проникнуть в поезд официально и спросили разрешения у машиниста. И тут нам повезло снова ― машинист дал добро.
– Только вам нужно будет слезть чуть раньше Питера, чтоб вас не заметили, ― сказал он.
В ожидании поезда мы прогуливались вокруг станции. Остановились у плодовых деревьев ― листья на них уже опали, но последние фрукты стойко держались, ― и нарвали целый пакет дикой груши и терна. И вот наконец забрались в вагон-платформу с низкими бортиками.
Было здорово ― ехать и видеть, как мимо пролетают города, поля и леса. Мы расстелили коврики на грязном полу, расселись. В дороге играли в «угадай слово», только с подсказкой: слово должно отражать то, что произошло с нами за последние три дня. Аня загадывала первой. Придумала она подозрительно быстро.
– Это одушевленное? ― спросил Юрец.
Мы говорили очень громко, пытаясь перекричать стук колес и дребезжание железных вагонов.
– Нет.
– Неодушевленное? ― Моя очередь задавать вопрос.
– Да.
– Это жидкость? ― продолжила я.
– Да.
– Вода!
– Да.
Ника удивленно посмотрела на меня.
– Это было предсказуемо. ― Я улыбнулась.
Мой «бурелом» отгадывали довольно долго. А вот Никину «пулю» отгадали в первую минуту.
– Смотги, смотги. ― Тошка потряс меня за плечо через восемь часов пути. ― Смотги на указатель! Тебе должно понгавиться.
Тошка показывал на дорогу, я вгляделась в синюю надпись и прочитала вслух:
– Дно… Дно! Ничего себе. Почти что Днице!
Мы хихикнули.
Поужинали тушенкой и сухарями. Водка тоже пришлась очень кстати: резко похолодало, теперь мы пожалели, что выбрали открытую платформу. Ее всю продувало. На ходу мы перебрались в соседний полувагон, где можно было спрятаться от ветра.
– Знать бы, что на товарняках так круто, давно бы так перемещались, ― сказала Аня, отпивая из бутылки и закусывая грушей, затем передала бутылку мне. Я тоже выпила и закусила терном: он нравился мне больше, потому что был слаще и вязал рот. Плоды сморщились и успели слегка высохнуть, но все равно отлично сгодились на закуску.
Ночью я долго не могла заснуть: смотрела в небо и думала о том, как было здорово когда-то очень давно, когда мы вдвоем с Тошкой ездили из города в город на таких же товарняках. В ссоре с Никой я сказала правду: тогда у нас ведь действительно почти не было проблем. Деньги находились сами собой, они особо и не были нужны, а тратили мы их рационально. Нам не требовалось спускать все на бухло, колеса или бары, снимать дорогие номера в отелях, а потом судорожно рыться по карманам в поисках мелочи на «доширак».
С новой компанией, как бы я к ним ни привязалась, проблемы только множились. Приходилось грабить, бомжевать, рисковать, а теперь еще и уворачиваться от пуль. Я вздохнула. Вот бы вернуть то время… Было здорово. И тут Тошка, лежащий рядом, вдруг взял меня за руку.
Наверное, он подумал о том же.
Глава 24
В душе играл бессмертный питерский рок.
