– Это Плоскоголовые? – прошептала Дженна.
Мари собиралась было ответить, что не знает, но лица у них были как будто длиннее, а головы, пожалуй, немного больше обычного. И тут одна из облаченных в черное женщин повернулась, и они увидели ее в профиль. Ее затылок был заметно сплющен и странным образом удлинен.
– Да, – шепнула Мари. – Должно быть, это они.
– По-моему, они очень красивые, – негромко сказала Изабель.
– По-моему, ты права.
Плоскоголовые женщины обладали странной, своеобразной красотой. Волосы они заплетали в сложные прически, которые вместе с удлиненными черепами придавали им особое притягательное изящество.
– Они похожи на журавлей, которые возвращаются в долину по весне, – сказала Дженна. – Отец водил меня собирать их перья – помнишь, он вплетал их мне в волосы?
– Помню. – Мари сжала руку подруги. – Ксандр всегда так ухаживал за твоими волосами, когда ты была маленькой. Мама говорила, что косы он заплетает лучше, чем многие женщины.
– Это правда! – Дженна часто заморгала, сдерживая навернувшиеся на глаза слезы. – Жаль, он не видит эту деревню. Он был бы в восторге.
– Я так точно в восторге, – сказала Изабель. – Какая-то часть меня немножко завидует и хочет остаться тут. Тут так красиво, и люди вокруг такие приятные.
– Вещи редко таковы, какими кажутся на первый взгляд, – донесся до них нежный голос Голубки.
Мари повернулась, переводя взгляд с Голубки на Лили, и посмотрела на деревню свежим взглядом.
– Ты что-то чувствуешь? – шепнула она.
– День все еще ясен? – спросила Голубка.
– Да.
– Но не в моем сознании. В моем сознании огромная туча наползает на небо.
Мари, Дженна и Изабель задрали головы.
– На небе ни облачка, – пожала плечами Изабель.
– Подождите. Буря придет, – твердо сказала Голубка. – И когда она разразится, нам лучше быть подальше отсюда.
– Ты уверена? Ты этого не видишь, Голубка, но у них такие чудесные дома. Фасады деревянные, а у порога стоят резные статуи богинь в полный рост. А задняя часть домов напоминает норы и, похоже, уходит прямо под холм. Я бы предпочла спрятаться внутри, чем пережидать бурю на реке, – сказала Дженна.
– Я говорю не о той буре, что приносит дождь, – мрачно ответила Голубка.
– Раз так, давайте поскорее оставим дары и соберем Стаю, – сказала Мари, видя, как побледнели Дженна и Изабель. – Я не люблю метафорические бури.
Девушки поспешили к алтарю, но, оказавшись рядом, не выдержали и остановились полюбоваться его красотой. Алтарь был возведен у плоской скалы с кольцами на срезе, создающими эффект сияющего ореола вокруг гигантской статуи женщины с безмятежным ликом. Богиня была вырезана из белоснежного камня. Ее лицо было слегка опущено, а руки широко разведены, словно обнимали бушующую внизу реку. Мари боялась даже взглянуть на белую пенистую воду и торчащие из нее обломки Боннской плотины. Доносящийся снизу рев быстрины создавал тревожный гул в ушах, и они перевела взгляд на статую.
Как и салишские женщины, их Богиня носила длинную светлую тунику, которая волнами спускалась до самой земли. Синяя накидка покрывала золотистые волосы статуи и складками струилась по ее телу, оставляя открытыми лишь босые ноги. Шею украшали нити сверкающих круглых бусин. Мари присмотрелась к ним, любуясь тонкой работой. Земля вокруг Богини была усеяна подношениями: у ее ног и в нишах каменной стены за ее спиной лежали ярко-синие отрезы ткани, сверкающие на солнце кристаллы и маленькие свечи – мириады маленьких свечей.
– Она невероятна, – выдохнула Дженна.
– Интересно, из чего она сделана. Я никогда не видела такого белого камня, – сказала Изабель.
– Этот камень называется мрамор. Наш народ добывает его. Его используют исключительно для изваяний Матери. – Отец Джон, казалось, появился из ниоткуда, выступив из-за алтаря.
– Она очень красивая, – сказала Мари. – Мы тоже чтим богиню, Великую Мать-Землю. Только мы создаем ее идолы из самой земли.
Отец Джон задумчиво склонил голову набок.
– Я бы очень хотел посмотреть на ваших идолов.
– Возможно, когда мы осядем на равнинах Всадников ветра, вы сможете нас навестить, – сказала Мари.
Улыбка отца Джона поблекла.
– О нет, Жрица Мари. Спасибо за приглашение, но Салиши никогда не покидают берегов реки. Мы не можем. Не должны. Мать желает, чтобы мы оставались здесь и охраняли покой духов.
– Но они не знают покоя, – сказала Голубка. – Они встревожены и смятены, словно чего-то ждут. Они ждут, но ничего не происходит.
Отец Джон прищурился.
– Кто это безглазое дитя?
Слова пришли Мари из глубины сердца.
– Это наша Видящая. Ее зовут Голубка.
– Ах, так значит, сестра Голубка не имеет глаз, но может видеть.
– Я пытаюсь, – сказала Голубка.
Отец Джон отвернулся от них и открыл длинный деревянный сундук, стоявший за статуей Матери. Сундук покрывала искусная резьба, повторяющая символы, вытатуированные на телах мужчин, и Мари вдруг заметила, что символ в действительности всего один – большая буква «М», окруженная сложными узорами. Старик вынул из сундука курильницу – уменьшенную копию жаровен, что висели перед домами Салишей и источали сладковатый аромат. Он взял длинную тонкую веточку и поднес ее к одной из свечей, а затем поджег пучок сушеных трав в курильнице.
После этого он встал перед Голубкой, помахивая курильницей взад и вперед и окутывая травяным дымом Голубку и Лили. Мари узнала землистый аромат горящего шалфея.
– Дыши глубже, сестра Голубка. Раскрой свой разум священному дыму. А потом расскажи Матери, что ты видишь, не имея глаз.
Голубка застыла, едва вдохнув дым. Она слегка закашлялась и глубоко задышала. Лили наблюдала за ней с таким лицом, словно в любой момент готова была дернуть ее в сторону, прочь от отца Джона, – и тут Голубка изменилась. Она распрямила спину. Вскинула подбородок. Повернула голову так, что, будь у нее глаза, смотрела бы в сторону реки. Когда она заговорила, Мари узнала певучий тон, который приобрел ее голос прошлой ночью.
– Мне ничего не нужно рассказывать Матери, ибо она уже знает. Приближается великая тьма – великое море теней. Я вижу, как тонут в нем Салиши. А когда волна отступает, я не вижу Салишей, но слышу, как беззвучно рыдает земля, а рабы оплакивают будущее, которого их лишили.
Закашлявшись, Голубка чихнула, вытерла лицо тыльной стороной ладони – и снова стала собой, хрупкой безглазой красавицей. Она повернулась от реки к отцу Джону.
– Прости меня. Я знаю, как ужасно это звучит, и не уверена даже, откуда пришли эти слова, но я в них верю. Близится что-то плохое – то, что много веков ждало своего пробуждения. Оно уничтожит Салишей, если вы не оставите эти земли. Вы сможете вернуться – я чувствую это. Но сейчас вы должны уйти и не возвращаться, пока не сменятся сезоны.
