Я попыталась представить себе эту громадную башню. Темница находится в самом низу, под землёй?
В одном месте Лука остановился и повернулся ко мне.
– Я бы сказал, что бояться не стоит и что ты в полной безопасности. Если мои знания о даирнах правдоподобны, ты бы сразу учуяла мою ложь.
Я ничего не ответила, хоть и была в бешенстве от его спокойствия и самоуверенности.
Он пошёл дальше, а я – за ним, по-прежнему на четырёх лапах.
– Тут, в Академии, я занимаюсь изучением так называемой остаточной фауны, – сказал он.
Я снова промолчала в ответ, но это его не остановило.
– Это новое понятие в «Лексике Оффичио», недаррском словаре, одобренном самим Мурдано, – закатывая глаза, пояснил он.
– В каждом новом выпуске появляются какие-то словечки. Например, ещё «Церемония Прощания» – похороны целого класса. – Он криво улыбнулся. – У людей хорошо получается придумывать названия своим ошибкам.
Мы остановились на небольшой лестничной площадке, затем продолжили путь по винтовой лестнице. Лестничный марш становился всё шире, как ракушка.
«Думай, – сказала я себе. – Ищи любую возможность, чтобы сбежать, – и вперёд».
Но в то же время я вспомнила слова папы: «Если поспешишь – не обязательно успеешь». Важно дождаться нужного момента.
Сейчас лучше вести себя как ни в чём не бывало.
Лука всё бубнил себе под нос:
– Остаточная фауна, – продолжал он, – это классы и виды, находящиеся под угрозой вымирания. Согласно доступным источникам, есть несколько уровней этой опасности – в зависимости от того, сколько экземпляров осталось и всё такое. Например, карлизианский тюлень. В прошлом считалось, что этот вид на Третьем уровне шкалы вымирания. А потом вдруг – раз, – Лука щёлкнул пальцами, – и они уже на Пятом, официально признаны вымершими.
Как это часто случалось, тут проявилось моё любопытство:
– А церемонии… Прощания… проводятся каждый раз, когда вид объявляется исчезнувшим?
– Небольшие. И, скорее, неофициальные. Не такие, как запланировано для даирнов.
– Какая честь, – с горечью ответила я.
– Даирны – один из правящих классов. И вымирания целого класса ещё никогда не случалось. – Лука посмеялся. – И судя по тому, что сейчас ты стоишь рядом, оно и не случилось.
Мы вышли в мрачную круглую комнату с каменными стенами и шестью железными дверьми по периметру. В нос ударил запах гнили и плесени, а за тремя огромными дверьми я услышала звуки: там кто-то сопел, бормотал и медленно передвигался.
– Господин надзиратель! – позвал Лука.
Из темноты появилось странное создание. Человек – по крайней мере, я так поняла, – но намного мускулистее, чем те люди, которых я раньше встречала. Широкий в плечах и груди, на толстых, слегка в шерсти ногах. Из одежды он носил лишь кожаную юбку, больше ничего – кроме тёмных рисунков на теле; я слышала от Хары, что они называются «татуировки», и у этого человека были набиты человеческие лица.
– Чего тебе, пацан? – спросил надзиратель. Голос выше, чем я ожидала услышать от такого страшного верзилы.
– Мой учитель, Гарольд Ферруччи, послал меня запереть эту собаку в темнице.
– Запереть в темнице собаку? – переспросил надзиратель. – Но разве собак можно упекать за решётку? Они должны бегать на свободе!
– Если вам дорога ваша жизнь, господин надзиратель, вы сейчас же закроете этого пса и будете держать язык за зубами.
Он послушно кивнул, перебирая тяжёлую связку ключей.
Лука прошёл за мной в камеру, где не было ни окон, ни света, а на полу лежала вонючая солома с копошащимися в ней насекомыми.
– Запри дверь, – приказал он стражнику. – Я тебя позову, когда буду уходить.
– Как скажешь.
Он с таким грохотом закрыл за собой обитую металлом дверь, что я вздрогнула.
Как только шаги надзирателя стихли, Лука наклонился ко мне и спросил:
– Помнишь, как Гарольд Ферруччи шепнул мне что-то перед тем, как мы с тобой ушли?
Я кивнула.
– Я слышала, но не разобрала слов. Я не понимаю недаррского, знаю только общий язык.
– Он умышленно на нём говорил, – ответил Лука. – Потому что не хотел, чтобы ты поняла.
– Но почему?
– Потому что, – ответил Лука, – он дал мне приказ, чтобы тебя убили. Убили и сожгли, чтобы от тебя не осталось и следа.
Убили. Сожгли. Слова причиняли мне нестерпимую боль, будто наносили раны.
В горле стоял ком, я с трудом сглотнула.
Я посмотрела Луке в глаза. Увидела ли я в них жалость? Я не была уверена, но одно знала точно: Лука говорит правду.
– Надзиратель тебе не причинит зла, – продолжил Лука, – если я ему не скажу.
– Не понимаю, – ответила я дрожащим голосом, который выдавал мои чувства, – что плохого я сделала?
– Плохого? Ничего. Проблема в том, что ты жива.
Надзиратель прошёл мимо двери, и я подождала, когда он окажется подальше.
– Но почему? – снова спросила я. – Разве то, что есть живой даирн – даже если он единственный, – плохая новость?
Лука посмотрел в сторону, усмехаясь. Когда же он вновь поднял на меня глаза, в них отразилась жалость.
– Эх ты, бедолага, совсем, кажется, не знаешь людей. Сюда едет Арактик, прорицательница Мурдано. А это честь для острова. Она согласилась приехать, потому что Ферруччи заверил Главного Учёного, что на Земле не осталось ни одного даирна.
– Я всё равно не…
– После чего Главный Учёный сообщил Мурдано, что даирны отныне считаются вымершими. Как думаешь, им бы понравилось это унижение? Арактик, на счету которой сотни утопленных, заколотых и сожжённых, пришлось бы по душе тратить впустую своё драгоценное время? Да ещё и стать при этом посмешищем?
Я не знала, что сказать. Я смотрела на Луку и не могла поверить. Но мало-помалу я начинала понимать. Получается, Лука сильно рисковал, рассказывая мне сейчас то, что Ферруччи, его учитель, пожелал от меня скрыть.
– Зачем ты мне всё это рассказываешь? – спросила я. – Помочь мне хочешь?
– На мою помощь особо не надо рассчитывать, – ответил он, потом потёр подбородок, пристально глядя на железную решётку, обозначающую границу между свободой и заточением. – Я прежде всего учёный, Бикс. Я видел, как вымирают виды. Хочешь знать, что находится в подвалах этого здания и предназначено для изучения?
Я покачала головой. Я не была уверена, что хочу это знать.
– Десятки чучел животных, которые когда-то так же, как и ты, оставались последними представителями своего рода. Теперь же, пронумерованные и подписанные, сваленные в одну кучу, они только собирают пыль. И лишь раз в год их достают для того, чтобы продемонстрировать на уроке истории природы.
