– А разве нет? – фыркнула я. – Наверное, я сама состряпала испорченное письмо и сочинила подходящую историю.
Мефистофель смотрел мне в глаза, на его лице не осталось и следа юмора.
– Считайте это первым настоящим уроком ловкости рук, мисс Уодсворт. Ловкость слов тоже является ценным инструментом для любого фокусника и шоумена. Наш разум поразительный волшебник с неограниченными магическими способностями. Той ночью я показал вам лишь залитое чернилами письмо. Ваш разум создал историю, поспешив с выводами. Я никогда не говорил, что у Гудини есть тайная возлюбленная. Я лишь сказал, что он пишет кому-то и отправляет письма из каждого города.
Я покачала головой. Так хотелось вцепиться в этого человека и трясти его.
– Но вы сказали, что он любит ее.
– Сказал, – кивнул Мефистофель. – Полагаю, он очень любит свою матушку.
– Вы утверждали, что Лиза не знает ни о письмах, ни о женщине. Вы заставили меня думать, что происходит что-то большее, вы…
Я мысленно вернулась в ночь нашей сделки, и с каждым новым воспоминанием о нашем разговоре мне становилось все хуже. Он не лгал. Он просто не говорил всей правды.
– Я что? Я предъявил вам факты, мисс Уодсворт. Вы решили, что я имел в виду возлюбленную. Вы решили, что ему нельзя доверять, только из-за наших профессий. Ваши предрассудки помешали вам расспросить дальше, задать уточняющие вопросы, отделить факты от домыслов собственного разума. У вас была возможность все прояснить, я не стал бы лгать вам. Это был ваш выбор. Получил ли я выгоду от него? Конечно получил. Не отрицаю, что использовал этот метод и раньше, и несомненно буду делать это и впредь. Если вы на кого-то сердитесь, то сердитесь и на себя тоже. Вы создали иллюзию правды, которую хотели видеть.
– Вы ужасный человек.
– Я ужасно точно читаю людей. Измените человеческое поведение, мисс Уодсворт, и я изменю тактику.
– Вы вынудили меня безо всякой причины разбить Лизе сердце.
– Правда? Вы не можете придумать ни одной положительной причины? – Он склонил голову набок. – Вы правда верите, что ее место с мастером освобождений в бродячем карнавале? Или же это каприз, который будет иметь печальные последствия? Мисс Уодсворт, вы оказали своей кузине услугу. Но услуги не всегда похожи на благоухающий букет. Со временем Гудини разбил бы ей сердце, или она разбила бы ему. Верный выбор не всегда легкий. – Мефистофель коротко поклонился. – Надеюсь, однажды вы это поймете. Доброй ночи.
– Ну уж нет. – Я подскочила к нему и развернула лицом к себе. – Вы так просто не отделаетесь.
– От чего?
– Разлили керосин, подожгли и хотите уйти, когда стало слишком горячо.
Мефистофель с задумчивым видом прислонился к львиной клетке. Я понадеялась, что лев решит устроить ночной перекус. Подлая и гнусная мысль, ведь я знала, что зверь сожрал по крайней мере кусок одной жертвы. Жертвы, личность которой мы еще не установили. Меня передернуло. Мефистофель снял фрак и накинул мне на плечи – вышитый алый бархат слишком сильно напоминал кровь.
– Я использую науку и изучаю человеческий разум так же, как и вы, – спокойно ответил он. – Не злитесь, что вам достался скучный традиционный путь. Знаете, вы еще можете выбрать другой. Хотите поджечь свой мир – я дам вам спички.
– Скучный? – передразнила я. – Извините меня, если я не нахожу забавной идею разрушить чью-то жизнь ради развлечения. Может быть, вам стоит сосредоточиться на изготовлении красивых костюмов?
– Если хотите присоединиться к моему полуночному карнавалу и предложить больше блестящих идей, нужно только попросить.
– Вы совсем рехнулись, если думаете, что я захочу присоединиться к вам или вашему извращенному использованию «науки» и техники. Ваши шоу полны насилия и жестокости. Все они демонстрируют нам, каким ужасным может быть мир.
Когда он улыбнулся, я всплеснула руками:
– Что в этом смешного?
– Я нахожу вашу горячность очаровательной.
– А я нахожу вашу бесчувственность отталкивающей. Вы когда-нибудь бываете серьезным?
– Конечно. Я серьезно самый честный человек из всех, кого знаю, – сказал он раздражающе спокойным тоном. – Правда похожа на лезвие. Безжалостное и ледяное. Она режет. Иногда, если ее говорить неосторожно, она даже оставляет шрамы. Мы в своих шоу показываем это и не собираемся извиняться. Опять же, если вы кем-то недовольны, то только собой. Какую правду вы обнаружили, когда с того аквариума сняли занавес?
– Кроме трупа? Я обнаружила, что вы готовы зайти слишком далеко ради дурацкого карнавала.
– И все? – Он ухмыльнулся. – Вам понравилось? Держу пари, ваше сердце забилось быстрее. Ладони вспотели от ужаса и предвкушения. Нас всех завораживает смерть, это единственное, что есть общего у всех без исключения. Неважно, какое положение мы занимаем в жизни, мы все умрем. И никто не знает, когда это случится. Видеть, как человек едва не утонул, само по себе не пугает. Больше всего тревожит правда и осознание того, что именно нас возбуждает.
– Не понимаю, к чему вы клоните.
– Разве? – Он наклонил голову. – Скажите мне, мисс Уодсворт. Представьте себе: занавес вокруг аквариума опускается и часы начинают отсчет, тикают достаточно громко, чтобы вызвать аритмию. Что нашептывает вам ваш разум между ударами сердца? В душе вы молитесь, чтобы Гудини выжил? Надеетесь, что он вопреки, казалось бы, невозможному победит смерть? Или вы сидите, стиснув кулаки под столом, одновременно ужасаясь и предвкушая возможность увидеть то, чего мы все боимся? Что больше волнует? Внушает больший ужас?
Я с трудом сглотнула и не ответила. В этом не было необходимости. Хотя нам и не пришлось стать свидетелями того, о чем он говорил, Мефистофель и так знал, что я сказала бы.
– Это и есть правда, которую мы предлагаем, – сказал он. – Мы, все мы, отчаянно ищем способ одолеть самую большую угрозу: смерть. И в то же время все мы ненасытны, когда она приходит за кем-то другим. Вы можете ненавидеть правду, отрицать ее, проклинать, но факт остается фактом: вы в равной степени очарованы ею. Знание того, что пламя обжигает, не всегда останавливает от игры с огнем.
Когда я промолчала, он пожал плечами, но напряженность в уголках губ противоречила напускному безразличию.
– Жизнь, как шоу, продолжается, согласны мы с ней или нет. Если мы перестанем жить, прекратим праздновать наше существование перед лицом смерти или трагедии, то можно сразу ложиться в могилу.
Меня осенила мысль.
– Чья была идея вставить в сегодняшнее представление номер с камерой пыток… ваша, Гудини или капитана?
– Назовем это взаимным согласием. – Лев зарычал, и Мефистофель испуганно отпрянул от клетки. Он разгладил жилет. – Что вы выяснили о смерти миссис Прескотт?
Что любой, включая его, мог поместить ее в тот сундук. Я вздрогнула: две женщины, запертые в сундуке и в аквариуме. И тот, и другой кошмарные могилы.
