– Деньги? – переспросила я, переводя взгляд с одного на другого. – Какие деньги?
Андреас, прищурившись, посмотрел на меня.
– Я потратил их все на билеты первого класса на этот пароход. Наш славный хозяин так сожалел о Лизель, что согласился дать приличную сумму на надгробие. Она мертва и не стала бы возражать, что я использую эти деньги, чтобы отомстить за нее. Видите? – Он на мгновение ослабил гарроту. – Теперь у меня руки замараны, босс.
– О Андреас. – Мефистофель медленно покачал головой. – Я никогда не имел в виду… Не в этом смысл моей истории. Я говорил о том, что лучшая месть – это жить хорошо. А насчет замаранных рук – это просто сценические байки. Ничего буквального. Мои руки обычно перепачканы машинным маслом, когда я мастерю новые механизмы. А не кровью невинных.
– «Невинных»? Разве вы не слышали? Ни один из них не был невинным! – Андреас покачал головой. – В каком мире я жил, когда убили мою любовь? Меня поддерживала только мысль о мести, заставить их заплатить. Мои руки замараны не более, чем у тех, кто пользуется хорошей репутацией в обществе. Сколько еще людей они погубили и тем не менее разгуливают на свободе? Сколько жизней разрушили из прихоти?
По толпе пронесся шепот. Из-за Томаса я забыла о публике, которая ловила каждое мгновение происходящего. Я сосредоточилась на двух вещах: ровном барабанном бое своего сердца и осознании того, что я тысячу раз брошусь в бой и тысячу раз умру, прежде чем позволю причинить малейший вред моей любви. Скоро Андреас разыграет свое эффектное представление, тем более что весь его план уже на виду.
– Но… вы же не убили тех мужчин, – сказала я, подбираясь ближе. – Вы убили их дочерей и миссис Прескотт.
Андреас мельком глянул на меня.
– Я нанес им удар в самое уязвимое место. Как только каждый из этих мужчин потеряет все, что любил, справедливость восторжествует. Оставить Прескотта и лорда Креншо в живых – это лучшая пытка для них. Пусть доживают свои дни в горе. Как они поступили со мной.
– Ты не можешь вершить правосудие своими руками, – произнес Мефистофель. – Ты должен был сообщить в уголовную полицию.
Андреас фыркнул.
– Если вы думаете, что они станут расследовать смерть бедной больной цветочницы из трущоб и бросят за решетку богачей, которые ее убили, то вы такой же, как они. Правосудие служит только влиятельным, и это на самом деле не правосудие, правда?
Томас закатил глаза и начал оседать. Зрители ахнули, я невольно шагнула вперед и остановилась по приказу Андреаса. Меня переполняли боль и отчаяние.
Я вскрикнула, когда Андреас отпустил гарроту, но мое облегчение было недолгим – в ярком свете блеснул нож. Сзади кто-то завопил, но я отгородилась от всего, что отвлекало, и сфокусировалась на клинке. Андреас быстро вытащил это новое оружие из сапога, не сводя глаз с Томаса, который хватал ртом воздух. В своем грандиозном финальном представлении он собирался убить Томаса, а потом меня и Мефистофеля.
Мое внимание привлек тихий свист из-под потолка. Я подняла голову: над искалеченным телом доктора Ардена, которое раскачивалось на веревке, возле трапеций стояли Касси с Себастьяном. Сообщая о своем плане, они показывали на Андреаса и держали большой туго набитый мешок. Мы с Мефистофелем не одиноки в борьбе. Либо мы отобьемся от Андреаса прежде, чем он причинит нам серьезный вред, либо Касси с Себастьяном сбросят на него мешок, но Томас…
Крики зрителей потонули в стуке моего сердца – единственном ритме, который подгонял меня. Андреас собирается прирезать Томаса прямо у меня на глазах. Он видит в нем просто еще одного богатого аристократа, еще один винтик порочной системы.
Я никогда не позволю Кресуэллу стать последним номером его извращенного финала.
На мгновение все мы застыли, как живая картина. Затем Андреас пнул Томаса через половину сцены. Я поняла, что он освобождает место для демонстрации своих умений с ножами. Все мое тело словно погрузили в лед, а затем сразу подожгли. В этот момент, глядя, как Томас пошатнулся и упал на колени, я с пугающей ясностью поняла, что пережил Андреас, наблюдая за бессмысленной смертью Лизель.
Я не хотела жить в мире, где нет Томаса Кресуэлла. Неважно, каковы ставки, я буду сражаться за него до последнего вздоха. Даже после смерти я не перестану являться к тем, кто угрожает моей семье. Потому что Томас стал членом моей семьи. Он мой – я выбрала его, как и он выбрал меня, и я буду защищать его всеми силами. Наша дружба переросла во что-то более сильное и необузданное. Глупо было сомневаться в этом.
– Нет!
Вокруг меня закричали, и я могла поклясться, что слышала, как артисты нападают на своего друга. Мешок с канифолью промазал и шмякнулся на сцену, порошок заклубился, как дым, из которого выходил на сцену Мефистофель. Я все это игнорировала, сосредоточив все свое внимание на одном месте.
Андреас занес нож, и я знала, что он бросит его в грудь Томасу. Он всю неделю тренировался с Цзянем и научился пугающей меткости.
Я не раздумывала. Не нужно раздумывать, нужно просто действовать. Я всю неделю тренировала ловкость рук, не подозревая, что применю эти тактики в подобный момент. Мое тело само пришло в движение.
Я сунула руку под юбки и, схватив скальпель, швырнула его так сильно и быстро, как только могла. Я не целилась, это было бессмысленно: я не стрелок и не владею навыками Цзяня. Я не попаду в движущуюся цель. Но разбить драгоценное магическое зеркало – это в любом случае будет сильнейшим ударом. Точно так же как убийство жен и дочерей причиняло наибольшую боль врагам Андреаса.
Звук разбитого стекла на мгновение стал отвлекающим маневром, на который я надеялась, и я ухватилась за него, как любой хороший фокусник.
Андреас издал пронзительный безумный вопль. Я стерла с лица земли последнюю частицу Лизель.
Мефистофель выкрикнул мое имя и бросился на предсказателя, но я уже знала об опасности. Я не закричала, когда врезалась в Томаса и, обхватив его руками, упала вместе с ним на пол; и я не издала ни звука, когда нож Андреаса вонзился глубоко в мою плоть.
Он попал именно туда, куда и должен был по моим прикидкам. На мгновение меня охватила радость мрачной победы. Я сразилась с чудовищем и защитила того, кого люблю. Я прогнала сомнения. Сначала никакой боли не было, и я глупо понадеялась, что нож не попал ни во что жизненно важное. Что мы с Томасом оба выберемся из этого кошмара целыми и невредимыми. Что мы проживем дни нашей жизни в деревне, как я и сказала. Что я потрачу столько времени, сколько понадобится, чтобы наладить наши отношения, вернуть его любовь и доказать свою.
Но это блаженное небытие было недолгим. Через мгновение меня пронзила резкая боль, извлекая крик из самой глубины моего существа. Это был скорее животный крик, чем человеческий, и я понятия не имела, что способна издать такой ужасный звериный вопль. По моему лицу заструились слезы, капая в рот, соленые и теплые.
– Томас!
