В 1570 г. Иван Грозный мог с полным на то основанием считать себя достойным продолжателем дела своего отца. Победа в Полоцкой войне (вкупе с последовавшей за ней победой над крымцами) вполне могла стать апофеозом его внешней политики. И прав был русский историк Р.Ю. Виппер, писавший, что «если бы Иван IV умер в 1566 году, историческая память присвоила бы ему имя великого завоевателя, подобного Александру Македонскому. Вина утраты покоренного им Прибалтийского края пала бы тогда на его преемников, ведь и Александра только преждевременная смерть избавила от прямой встречи с неминуемой гибелью и распадением созданной им империи. Грозному также простили бы его опричнину и казни, как прощаются Александру злые убийства сподвижников, причуды и бред величия». Увы, продолжал он, «несчастье Ивана IV в том, что ему пришлось пережить слишком ранние свои успехи, слава его, как завоевателя, померкла, дипломатические и организаторские его таланты забылись, он попал в другую историческую рубрику, под титул „тиранов“»10. История Полоцкой войны оказалась погребена под горой всяких историй не столько о правлении Ивана Грозного, его внешней и внутренней политике, сколько о самом первом русском царе, фигуре величественной и одновременно трагической.
Несколько слов о самой книге, которой мы попробовали напомнить о деяниях наших предков, создавших основы государства Российского. Работая над ней, мы сконцентрировались на военной истории и отчасти – на истории дипломатии. Связано это было в первую очередь с тем, что именно военный аспект истории Полоцкой войны в историографии исследован в наименьшей степени и сопровождается шлейфом заблуждений и мифов «времен очаковских иль покоренья Крыма». При этом мы преднамеренно сделали упор на реинтерпретацию первоисточников, минимизировав обращение к старой историографии как в значительной степени устаревшей. Увы, ограниченный объем этой книги не позволил остановиться на историографии проблемы и на характеристике источников, а также раскрыть вопросы, связанные с сюжетами из русской политической, социальной и экономической истории той эпохи. Надеемся, что эти проблемы составят предмет следующей нашей работы.
По традиции, завершая авторское вступление, мы хотели бы высказать нашу благодарность за помощь, советы и содействие в ходе написания этой работы Д. Селиверстову, А. Лобину, А. Филюшкину, А. Безугольному, А. Красникову, А. Юшкевичу и, естественно, нашей супруге Т. Пенской, обеспечивавшей нам надежный тыл и поддержку во всех наших начинаниях. Естественно, что вся ответственность за результаты многолетней работы лежит целиком и полностью на нас, однако мы утешаемся мудрым изречением древних римлян – Feci, quod potui, faciant meliora potentes! («Я сделал, что смог, путь те, кто сможет, сделают лучше»).
P. S. Мы преднамеренно оставили цитаты из русских и литовских источников без перевода на современный русский литературный язык, так как, на наш взгляд, при переводе теряется ощущение эпохи. Конечно, на первых порах продираться сквозь хитросплетения словес будет тяжеловато, однако этот труд того стоит – за этими фразами стоят живые люди из плоти и крови, а не безликие субъекты исторического процесса.
Глава I
«Откуда есть пошла» Полоцкая война?
1. «Государева отчина»…
Предысторию Русско-литовской войны 1562–1570 гг. стоит начать издалека. Вскоре после Батыева нашествия неизвестный русский книжник, оплакивая увядшее величие Русской земли, вспоминал о славных временах киевского князя Владимира Мономаха, при котором «литва из болота на свет не выникиваху»11. Увы, та эпоха ко временам батыевщины осталась в прошлом. Русские князья, занятые усобицами, уже не имели той силы и власти, как их прадеды. Литва осмелела, вылезла из своих болот, и прилежащие к коренной Литве русские земли стали испытывать всевозрастающее давление со стороны честолюбивых и жадных до добычи литовских «князей» и их дружинников. Война для них, как отмечал русский историк М.К. Любарский, «стала уже не актом самообороны, но и промыслом», и хроники соседних земель, польские и русские, наполнились известиями о грабительских набегах литовцев12.
Растущая военная активность литовцев была связана с важными переменами в самой Литве. Процессы государствообразования в ней ускорились, наметилась дифференциация местного «нобилитета» и выделение из него наиболее влиятельных и могущественных «князей», в договоре 1219 г. с волынскими князьями поименованных «старейшими», Среди этих «старейших» князей был назван и некий Миндовг, один из аукштайтских (Аукштайтия – историческая область в средневековой Литве) «князей».
Именно Миндовгу довелось сыграть решающую роль в формировании Литовского государства. Силой, хитростью, подкупом, не брезгуя убийством своих противников, Миндовг сумел подчинить себе большую часть Литвы и многих литовских «нобилей». При нем в состав Литвы вошла так называемая «Черная Русь» с городами Новгородком (в котором в 1253 г. Миндовг короновался королевской короной, присланной от папы Иннокентия IV), Волковыском, Слонимом и др. При нем усилилось литовское проникновение в смоленские и полоцкие земли.
Пытаясь сыскать себе союзников в противостоянии с литовцами и немцами, полоцкий князь Брячислав в 1239 г. породнился с юным князем Александром Ярославичем, выдав за него замуж свою дочь Александру. Младшим из четырех сыновей Александра, родившихся в этом браке, был Даниил Александрович, князь Московский, родоначальник княжеской династии, сидевшей на московском столе до 1598 г. И не потому ли Иван Грозный именовал Полоцк своей «отчиной», памятуя об этом своем родстве с полоцкими князьями?
Увы, попытка Брячислава опереться на владимирских князей не имела успеха – Владимирское княжество после Батыева нашествия не обладало должными силами для того, чтобы противостоять натиску литовцев на западнорусские земли. После смерти Брячислава Полоцк постепенно перешел в орбиту влияния литовских князей. К началу XIV в. он и вовсе оказался под их прямым управлением13. При Гедимине же процесс подчинения Полоцкой земли был полностью завершен. Некоторое время Полоцк был центром удельного княжества в составе Великого княжества Литовского, но к концу XIV в. при великом князе Витовте он утратил этот статус, став наместничеством.
Отняв у Полоцка право быть столицей удельного княжества, Витовт взамен пожаловал его своим великокняжеским привилеем, наделявшим город привилегированным статусом. Неоднократно редактировавшийся, этот привилей в 1498 г. был дополнен пожалованием городу магдебургского права. Особый статус Полоцка затем подтверждался в 1510, 1511 и 1547 гг., и полочане, как отмечал российский историк М.М. Кром, «освоившись» в политической системе Литовского государства, дорожили своими правами и привилегиями14. «Обращает на себя внимание, что всюду, где горожане боролись с произволом местной администрации, – будь то в частновладельческом Пинске, небольшом великокняжеском городе Кричеве или крупной привилегированной общине вроде Витебска – они неизменно в защиту своих прав ссылались на „старину“, – продолжал он далее. При этом «старина» представляла собой тот привычный уклад жизни, которому следовали отцы и деды и, как следствие, «возникает предположение о том, что города, активно отстаивавшие свою „старину“ во внутриполитической жизни Великого княжества, должны были противиться и покушениям на нее извне». Следовательно, завершал свою мысль исследователь, Москва не могла рассчитывать на серьезную поддержку в городах Великого княжества Литовского15.
