Намек, что и говорить, был более чем прозрачен, и ответ, полученный Алексеевым, и вовсе ничего хорошего не обещал. Нет, Иван Грозный не стал отказывать в выдаче опасной грамоты послам. Однако в ней было сказано, что «нечто рать Московская будет в Литовской земле, и послы бы ко царю и великому князю шли ранее и дело бы доброе постановили, а от царевы и великого князя рати зацепки им никоторые не будет»254. Одним словом, переговоры переговорами, но в Москве планов своих переменять ради них не будут. Попытка Алексеева от имени виленского епископа Валериана и панов рады апеллировать к митрополиту Макарию встретила вежливый, но однозначный отказ с его стороны255.
Бояре же в ответной грамоте радным панам перечислили сперва все «великие досады», что учинил король их государю, а затем напомнили им, что Ливония издавна отчина их государя, а «король приказывает надвое» о Ливонской земле – то он сообщает, что земля та ему отдана «от цесаря во оборону», то она является старинной вотчиной, хотя в их же старинных хрониках (sic!) написано, что в свое время «Ягайла наймовал ливонских немец на дядю своего на Кестутья, и как Витофт, бегаючи от Ягайла, тех же немец наймовал. И как Ягайло и Витофт ходили к немецкому к Мариьну городку, и на которой своей воле те немцы я Ягайлом и с Витофтом помирились». «И коли б та земля была королева, – вопрошали бояре радных панов, – и таким было делом почему так делатца?»256
С этими печальными новостями литовский «гончик» засобирался домой. Отъезд его состоялся 27 ноября 1562 г.257, когда приготовления к Полоцкому походу вступили в завершающую стадию. Через день, 29 ноября, Иван Грозный отправляет вперед себя в село Крылатское под Москвой окольничих А.А. Бутурлина и В.П. Головина, которым поручил подготовить там свой первый стан на долгом пути к Полоцку, а 30 ноября Иван «для своего дела и земского, пошел с Москвы, слушав молебнов у Пречистой Богородицы и у великих чюдотворцов, и шел пеш до Бориса и Глеба, что на Арбате, а провожал его Макарей митрополит со кресты и со всем освященным собором до Бориса и Глеба. И пришед к Борису и Глебу, слушал царь и великий князь обедни и молебнов, а после обедни царь и великий князь, взем Бога на помощь, пошел с Москвы для своего дела и земского»258. Великий Полоцкий поход начался.
3. «А мы, холопи его государские, ныне на конех сидим, и мы за его государское дело с коня помрем»: московская рать зимой 1562/63 г.
Для похода на Полоцк Иван Грозный собрал действительно «тьмочисленную» рать (хотя и не столь огромную, как можно представить, исходя из сведений, что сообщают польские хроники и всякого рода «летучие листки» и прочие пропагандистские материалы259, наводнившие тогда Евpony).
«Записная книга Полоцкого похода» как будто сообщает нам точные сведения о ее численности – обобщим их по полкам. 4 декабря 1562 г. Иван Грозный прибыл в Можайск и оттуда разослал грамоты в Старицу, к своему двоюродному брату Владимиру Андреевичу, в Боровск к князю И.Д. Бельскому и «по всем местом к бояром и воеводам» собрать сведения о том, сколько детей боярских и их людей съехалось на место сбора в Николин день. 7 декабря была составлена предварительная (sic!) роспись по полкам служилых людей, которые должны были собраться в указанных местах260.
Согласно этой росписи, в Государевом полку должно было быть немногим больше 5 тыс. бояр, окольничих, приказных людей, стольников, стряпчих, жильцов, дворян и детей боярских дворовых, выборных и городовых и еще 1,1 тыс. «зборных людей» с северных городов. Большой полк в своих рядах насчитывал округленно 2,9 тыс. дворян и детей боярских, без учета служилых людей двора Владимира Андреевича, 1,6 тыс. татар и почти 1,3 тыс. казаков. Полк Правой руки состоял из 1,9 тыс. детей боярских, 105 служилых людей из свиты «царя» Симеона Касаевича, 150 черкесов, 600 татар и 216 мордвинов, а также 1 тыс. казаков. В Передовом полку было около 1,9 тыс. детей боярских, 260 ногаев со своими мурзами, казанских, свияжских и чебоксарских людей 940 и чуть больше 1 тыс. казаков. Полк Левой руки имел в своих рядах 1,9 тыс. детей боярских, сотню татар двора «царевича» Кайбулы, кадомских татар со своими князьями и мурзами 800 с лишком и 600 казаков. Наконец, в Сторожевом полку было немногим меньше 1,9 тыс. детей боярских, 60 татар свиты «царевича» Ибака, 150 новокрещенов и выезжих татар и немногим больше 800 цненских татар, мордвы и мещерских бортников, а также почти 600 казаков. При наряде числились чуть меньше 1,5 тыс. детей боярских и чуть больше 1 тыс. казаков. Остался Ертаульный полк, в списки которого были внесены 1 тыс. детей боярских, 90 ногаев, почти 300 мордвы и с полтысячи казаков261.
В сумме полоцкая рать по спискам (выделено нами. – В. П.) насчитывала около 18 тыс. служилых людей по «отечеству», татар и прочих инородцев около 5,4 тыс., 7,2 тыс. казаков и «зборных людей». Итого «списочный» состав войска Ивана Грозного составлял примерно 30,5 тыс. «сабель и пищалей». Однако нет сомнений в том, что эта «табель» неполная, поскольку в росписи нет указаний на численность двора старицкого князя Владимира Андреевича и дворов татарских «царевичей» Тохтамыша и Бекбулата. Нет в росписи и указаний на численность стрельцов, 8 (или 10?) приказов которых участвовало в походе. При «штате» Стрелецкого приказа в 500 бойцов под Полоцком должно было оказаться не менее 4 тыс. стрельцов. Любопытно, но если сложить примерную численность стрельцов с числом казаков и «зборных людей», то мы получаем примерно 11–12 тыс. вооруженной «огненным боем» пехоты, и именно эту цифру «стрельцов» называет летописная повесть о взятии Полоцка262.
С учетом стрельцов численность полоцкой рати легко достигает 35 тыс. «сабель и пищалей». Однако это не все. Одной из наиболее дискуссионных проблем в истории русского военного дела раннего Нового времени является вопрос о численности послужильцев детей боярских. Царское уложение о службе 1556 г. закрепило устоявшуюся «норму» снаряжения «со ста четвертей добрые угожей земли человек на коне и в доспесе в полном, а в далной поход о дву конь»263. Мы убеждены в том, что в списки, получаемые воеводами при назначении в полк, заносились только дети боярские, поэтому к указанным 18 тыс. детей боярских нужно добавить еще и некоторое число их послужильцев. В пользу такого предположения говорит и ряд сохранившихся документов того времени264, и сама «Записная книга». В ней под 4 декабря 1562 г. было записано, что «списки детей боярских ко всем бояром и воеводам по городом посланы», и далее указывалось, что «которые дети боярские к ним (т. е. воеводам. – В. П.) приедут, и они б приезды их писали, хто в которой день приедет, и о людцкой даче выпращивали (выделено нами. – В. П.) да отписывали ко царю и великому князю…»265.
Нетрудно заметить, что последнем случае воеводы получают на руки списки назначенных в их подчинение детей боярских, а вот о числе их послужильцев у них сведений на руках нет – это величина переменная266. Поэтому они и должны были собрать эти данные у явившихся на службу детей боярских и эту информацию затем переслать «наверх», чтобы в «ставке» свели воедино все сведения ото всех полков и составили окончательную роспись. Отметим еще одну деталь, косвенно свидетельствующую в пользу предположения, что в списках были только лишь дети боярские. Во все той же «Записной книге Полоцкого похода» царский приказ о сборе сведений о приезде детей боярских и выставленных ими послужильцах датирован 4 декабря, а роспись служилых людей – 7-м. И совершенно понятно, что перед нами предварительная, неполная роспись – в те же Великие Луки доставить царский приказ и потом привезти обратно списки явившихся на службу за пару дней просто нереально. И в конце концов, в сохранившейся приказной документации по тому же Полоцкому походу везде четко и недвусмысленно написано «дети боярские» без каких-либо оговорок насчет послужильцев. Так зачем плодить излишние сущности, а не просто принять документ таким, какой он есть?
