Увы, и здесь дела обстояли далеко не самым лучшим образом. Хотя шел уже второй (если вести отсчет от тарвастского казуса) год войны, мобилизация посполитого рушения по-прежнему работала с пробуксовкой. Пока московский гром не грянул, литовский шляхтич не торопился креститься и ехать на «службу земскую» «конъно, збройно, у барве, маючи тарчи, древа». Верховная же власть ломала голову над тем, как подготовиться к отражению вероятного неприятельского вторжения. 24 сентября 1562 г. украинным воеводам (в том числе и полоцкому), старостам, державцам и прочим начальным людям была разослана «наука», в которой прописывались их обязанности на ближайшее время. Для того чтобы на пограничье была «лепшая порадность», им предписывалось, в частности, привести в порядок всю замковую артиллерию и ее снаряжение и организовать несение надежной сторожевой службы и приложить все силы для того, чтобы сделать дороги непроезжими для неприятеля. Кроме того, ротмистрам наемных драбских рот предписывалось, чтобы они со своими людьми ночевали исключительно в замках, но никак не в предместьях-посадах306.
Наука наукой, однако одной обороной замков войну было не выиграть, надо было решать, что делать с посполитым рушением. В сентябре 1562 г. паны-рады писали Сигизмунду, что надо бы распустить собранные хоругви и панские почты, поскольку их запасы провианта и фуража были на исходе. Король согласился с этим предложением, но потребовал 24 сентября, чтобы те, кто опоздал явиться на сборы или вообще остался дома, был готов выступить на «службу земскую» по первому требованию307. Спустя пару месяцев это требование прозвучало. 13 ноября были разосланы по поветам «листы военъные», созывавшие шляхту на войну. В них говорилось о намерении неприятеля напасть на Литву, почему шляхте надлежало явиться «с почътом слуг ваших, конъно, зброино, з древы, с тарчами, яко воину служити повинъны, маючи з собою всю спижу военъную» надлежало на все тот же День святого Николая 6 декабря 1562 г. в Минск, к наивысшему гетману М.Ю. Радзивиллу Рыжему308.
В тот же день, 13 ноября, были разосланы аналогичные «листы» на Волынь, шляхте которой сообщалось, что ей назначен срок сбора в Речице снова на День святого Николая, а собирать их должен был князь Б.Ф. Корецкий. Спустя полторы недели, 23 ноября, приказ о мобилизации был отправлен татарским хоружим, а 6 декабря – тем хоружим и шляхтичам, «которые на воине на Друцъких полях не были». Им предписывалось явиться на сбор в Лукомль, где их поджидал воевода Троцкий и польный гетман Г. Ходкевич, на все тот же День святого Николая (может показаться странным, что приказ явиться на сборы разослан в тот день, когда они должны были завершиться, но, как отмечал А.Н. Янушкевич, ничего странного в этом нет – листы эти были датированы 3 ноября 1562 г. и написаны заранее309).
Тон этих разосланных листов был довольно жестким – «нетчикам» предписывалось, чтобы они «почъты свои слали ничим того для и часу означоного омешъкати и его росказанья нашого ослухати ся не смеючи конечъно»310. 9 декабря были разосланы на места и «листы о долъги скарбные» с требованием в кратчайший срок собрать все недоимки, ибо «великие бремена на скарб наш пришли»311.
Увы, но прошлогодняя картина весьма неспешной явки шляхты на «службу земскую» повторилась. Если московские дети боярские, не говоря уже о прочих служилых людях, если и не на все 100 %, то по большей части являлись на место сбора, указанное в присланных грамотах, в срок, то о литовской шляхте этого сказать было нельзя. 6 января 1563 г., когда «тьмочисленная» московская рать собиралась в Великих Луках перед последним броском, из Вильно снова были разосланы «листы военъные». В них хоружим и шляхте сообщалось, что неприятель намерен напасть на Полоцк и Витебск, почему нужно срочно («кгвалътовьная потреба пришла») съезжаться в Минск к гетману. Последний же писал королю, что явка шляхты на сборы никакая, множество служилого люду «в домах своих позоставали ся», почему он «ку посилъку границ г[о]с[по]д[а]ръских и ку всперетью того неприятеля его королевъское милости не мает с ким тягънути». Почему, продолжал Сигизмунд, надо «кликати» и в костелах, и в местах на торгу, и в праздничные дни, и в дни торговые, чтобы каждый, кто считает себя шляхтичем, «наборзе» ехал на «службу его милости г[о]с[по]д[а]ръскую и земъскую до Меньска», «никоторого омешъканья и сплошеньства в том не чинечи и стерегучи се каранья в Статуте на такового писаного»312.
Тем не менее шляхта и на этот раз массово проигнорировала королевский призыв к ее сословной чести – если верить Радзивиллу, то к середине января 1563 г. в Минске под его началом было целых 100 всадников!313
5. Полоцкий поход: начало
Гетман, отписывая королю о сотне всадниках под его началом, конечно, лукавил – только в его собственном почте в 1567 г. было 400 «коней» и 200 драбов с ручницами314.
Тем не менее очевидно, что у него в январе 1563 г., в то время, когда войско Ивана Грозного совершало свой марш по направлению к Полоцку, сколько-нибудь значительных сил не было и воспрепятствовать наступлению московской рати он не мог. Срыв литовской шляхтой мобилизации в конце 1562 – начале 1563 г. означал, что судьба Полоцка была предрешена уже в эти дни и его падение – вопрос только времени. Как это произошло?
Для ответа на этот вопрос вернемся в ноябрьские дни 1562 г. Мы остановились на том, что 30 ноября Иван Грозный в сопровождении блестящей свиты покинул Москву и пошел на свое на дело государское и земское315. С собою Иван взял «непобедимую воеводу чюдотворную икону пречистые Богородици, сиречь Донскую… да пречистую Богородицу чюдотворную Колотцскую и иные многие чюдотворные образы и кресты». Среди них особое место занимал «крест Полотцкий, украшен златом и камением драгим», попавший в Москву после того, как Василий III взял в 1514 г. Смоленск. Ивана также сопровождали в походе епископ Коломенский Варлаам, архимандрит кремлевского Чудова монастыря Левкий и Иосифо-Волоцкого монастыря Леванид «и иных монастырей священников с чюдотворными образы»316. В.М. Воробьев отмечал в этой связи, что подобного рода идеологическая подготовка похода была особенно необходима – «ведь не на „безбожную44 Казань он (Иван Грозный. – В. П.) вел войска, как десять лет назад, а на древнерусский Полоцк, волею судеб ставший литовским»317.
«Взем Бога на помощь» и заручившись благословением митрополита Макария, своего духовного отца и учителя, Иван отбыл из столицы и, как уже было отмечено выше, спустя четыре дня прибыл в Можайск, где сделал остановку на две недели. Все это время он и его «штаб» занимались сложнейшей работой по «устроению полков». Только 18 декабря «царь и великий князь из Можайска к Лукам к Великими для своего дела и земского пошел»318.
Марш к Великим Лукам по заснеженным зимним дорогам занял почти три недели, и в город Иван Грозный прибыл только 5 января 1563 г.319 Город, согласно планам русской «ставки» (термин Ю.Г. Алексеева), в Полоцкой кампании должен был сыграть роль отправной точки для Полоцкого похода. Здесь собирались полки, и отсюда они должны были двинуться к конечной цели. Долгая пауза от прибытия Ивана Грозного в город и выступления рати из него была связана в первую очередь с завершением процесса «устроения полков»320. Прежде всего нужно было дождаться, когда в город подтянутся, как всегда, отстающие обозы, а также те, кто по тем или иным причинам опоздал к месту сбора321. Однако самая главная причина, пожалуй, заключалась в том, что нужно было тщательно продумать все обстоятельства марша от Великих Лук до Полоцка. Главным врагом русского войска в этой кампании были не столько литовское войско, сколько размеры царской рати, характер местности и инфраструктуры на театре военных действий. А.И. Филюшкин верно подметил, что «Россия в казанских кампаниях конца XV – середины XVI в. имела опыт переброски на большое расстояние крупных воинских контингентов»322, однако этот опыт был довольно специфическим. Казань стояла на Волге, а эта великая река представляла собой прекрасную торную дорогу, по которой легко было доставить к самым стенам татарской столицы судовую рать, наряд и необходимые для осады припасы323.
