Большая игра продолжалась. Время шло, а послы из Вильно все не ехали в Москву. Вместо них на Северщину пришел 21 мая из Канева князь Михайло Вишневецкий «с Черкасы Каневскими и з Белогороцкими Татары изгоном войной». Набега не ждали, ибо, зная о прекращении боевых действий, местные власти расслабились, чем и воспользовался князь. Он и его люди «многие волости Черниговские и Староубские и Ноугороцкие (Новгород-Северский. – В. П.) и Почапские повоевали и в Радогоще посад сожгли». Однако на литовской «украйне» народ был тертый, знающий толк в «малой» войне. Новгород-северский наместник князь Иван Щербатой быстро опомнился и принял необходимые контрмеры. Высланная вдогон за Вишневецким смешанная рать из детей боярских (2 «сотни» под началом голов Богдана и Василия Александровых), казаков и тамошних посадских людей, напав на след медленно уходивших в сторону границы отягощенных добычей и полоном людей Вишневецкого, атаковали их в самый неподходящий момент – на переправе. «И многих людей и Черкас и Татар побили и потоптали, – с удовлетворением записал летописец, – и многой полон Руской отполонили, и княже Михайлов Вишневецского струг со всем его воинским нарядом и коморника его Богданка на том стругу взяли, и многих языков взяли и ко царю и великому князю в слободу Александровскую прислали»462.
Русские в долгу не остались. И вот 11 августа 1563 г., жаловался Сигизмунд II Ивану, «с Полотцка люди твои: Богъдан Сабуров, Афанасей Курчов, Иван Колычов, Третяк Черуков, Кгамшин Лазаров и Иван Тягаров и з ыными людми твоими, войною на князей наших Лукомских пришодчи, место Лукомль выжгли, бояр и мещан и многих людей тамошъних с жонами, з детми и со въсими статъками в полон побрали, и плен немалый и шкоду великую вчинили». Тогда же набегам причинившим «немалую шкоду», со стороны полоцкого гарнизона подверглись витебские владения вдовы витебского воеводы Ст. Кишки, земли Радзивиллов по Уле, Лепельская волость, в том числе находившиеся там владения дворного маршалка, земского писаря и подскарбего О. Воловича463. Но, в отличие от неудачного похода князя Михайлы Вишневецкого «за зипунами», эти действия русских остались безнаказанными, так что и здесь русская сторона осталась по очкам впереди литовской.
Но и это еще не все – руководствуясь принципом «что ни есть в Полоцком повете чье ни буди, то все наше, а чюжие люди в чюжем городе сел и имений николи не держат»464, московские ратные люди из Полоцка развили весной – летом 1563 г. бурную деятельность по установлению новой власти на территории повета. Во все том же послании Сигизмунд жаловался Ивану Грозному, что-де люди его полоцкие переходячи Двину на другом местъцу, в многие места и села бояр и дворан наших Бобыничи, Ореховъно, Плюсъное, Чураки, Усвее, Глубокое, Березвечо, Ластовицу, Залесье, Задорожье и в инъшие именья и села уступают и посегают, и людей на присегу приводят (выделено нами. – В. П.) а иных в полон з статками их берут». Нападениям подверглись также и прилегающие к замку и местечку Дриса села и деревни и владения семейства Радзивиллов в этой районе. При этом попытки дрисского державца защитить эти земли от русских набегов успеха не имели – высланные им казаки были схвачены русскими и отосланы обратно в Дрису, обвиненные в нарушении перемирия и вступлении в земли московского государя465. «Таким образом, – подытоживал результаты деятельности полоцких воевод А.Н. Янушкевич, – нападения московских войск летом 1563 г. испытала почти вся левобережная Полотчина». И далее он продолжал: «Это была самая развернутая кампания московских вооруженных сил на территории Полоцкой земли за все время Ливонской войны 1558–1570 гг.»466.
Только после всех этих событий в Москву прибыли наконец долгожданные посланцы от Сигизмунда. 11 июня 1563 г. в царскую резиденцию Александровскую слободу был доставлен королевский посланник Юрий Быковский, а от панов рады – гонец Войцех Сновицкий. В доставленных от Сигизмунда и панов рады грамотах речь шла о том, что-де прежние опасные грамоты со взятием Полоцка утратили свою силу, и для возобновления переговоров нужно выдать новые, и тогда послы приедут и можно будет начинать доброе дело делать467. Посовещавшись с боярами, Иван ответил на эту просьбу утвердительно. Срок приезда послов был назначен или на Успенье, или, «кончее», 1 сентября 1563 г., а чтобы доброе дело делать без спешки, Иван предложил продлить перемирие до 1 ноября того же года468.
Вслед за убывшими в Вильно королевскими посланниками Иван отправил своего, сына боярского Андрея Клобукова, с грамотой. В ней царь и его бояре еще раз подтверждали свое намерение додержать перемирие до 1 ноября, а также потребовали разобраться и наказать тех, по чьей вине пострадала Северская земля469. 14 сентября Клобуков вернулся в Москву, доставив королевский ответ. Но еще до его приезда, 2 сентября 1563 г., в русскую столицу прибыл посланник Сигизмунда Василий Корнофель, принятый 5 сентября Иваном Грозным. В королевской грамоте, которую передал царю посланник, сказано было, что король в октябре пришлет своих великих послов, а перемирие хорошо бы продлить до 25 марта 1564 г.470
11 сентября царь дал Корнофелю прощальную аудиенцию, после чего он отправился к Сигизмунду, везя с собой государеву грамоту. В ней Иван довольно жестко отозвался о новом предложении своего «брата» относительно продления перемирия. Правда, в знак своей доброй воли и желания прекратить кровопролитие Иван соглашался продолжить прекращение боевых действий, но только до Дня святого Николая (до 6 декабря) 1563 г. «Будет же ли ты брат наш учнешь отсрачивати сроки, – продолжал Иван, – или послов своих к тому сроку, ко дни святого Николы, к нам не пришлешь, и нам уже далее того перемирия держати невозможно, и толко рать наша в твоей земле будет, и с чьих рук тое крови христианские Бог поищет, сам то брат можешь разсудити»471.
Холодный тон письма Ивана к Сигизмунду и недвусмысленная угроза пустить в ход «последний довод» королей связаны были, очевидно, с теми вестями, которые царь получил из Крыма. Накануне приезда Корнофеля, 8 сентября 1563 г., в Москву прибыло татарское посольство, доставившее русскому царю грамоты от «царя» крымского. Девлет-Гирей писал Ивану, что он желает «быти с царем и великим князем во дружбе и в братстве, как был дед ево Минли-Гирей (Менгли-Гирей I. – В. П.) царь з дедом царя и великого князя с великим государем Иваном». Но, писал дальше хан, для того чтобы состоялось это братство, Иван должен был поторопиться с присылкой больших поминок – таких, какие были присланы к предшественнику Девлет-Гирея Сахиб-Гирею I в 1542 г. При этом «царь» прозрачно намекал на то, что его благосклонности усиленно добивается Сигизмунд, беспрестанно присылая к нему своих людей и обещая щедрые поминки472. 1 октября Иван отправил в Крым своего посланника Елизара Ржевского с проектами «докончальной» и «шертной» грамот, а спустя 3 дня, 4 октября, вслед за Елизаром Ржевским отбыл в Крым вместе с татарским послом Джан-Болды, засидевшимся в «гостях» у Ивана в Ярославле, царский посол Ф.И. Салтыков. Последний вез к Девлет-Гирею грамоту, в которой царь соглашался на выплату поминок 1542 г., но после получения шертной грамоты. Афанасию же Нагому посол должен был передать требование Ивана Грозного добиваться заключения союза с крымским «царем» и разузнать, сколько «казны» присылает Сигизмунд «царю», но категорически отказываться платить поминки большие, чем Сахиб-Гиреевы473.
