На Рязанщине татар не ждали. Басурманы давно не объявлялись здесь, так что Рязань по умолчанию считалась глубоким тылом с соответствующим отношением к несению службы и воеводами, и служилыми людьми, да и сами рязанцы в значительной степени утратили прежние навыки выживания на беспокойной границе со Степью. «Не бе бо тогда на граде никаких градских крепостей, занеже град ветх велми бяше, – с сожалением констатировал русский книжник, описывая приход крымского «царя» под Рязань, – но иные и стены палися»609. Только-только заступившие на «годованье» в Рязани воевода князь И.Ю. Булгаков со товарищи610 растерялись, и неизвестно, как повернулись бы события дальше, если бы не А.Д. Басманов со своим сыном Федором.
Басманов, проезжая в свое поместье со своими людьми, узнал про нападение татар и, будучи опытным воеводой (в его послужном списке числится, к примеру, участие в сражении при Судьбищах летом 1555 г. и взятие Нарвы в мае 1558 г.), поспешил к Рязани. По дороге он и его люди разбили несколько мелких татарских отрядов, а взятых языков, допросив, отправил в Москву. Прибыв в Рязань, Басманов и его сын «ту суших людей в граде обнадежили» и сумели организовать оборону города611.
Татары несколько раз в течение четырех дней, пока они стояли под стенами Рязани, ночью приступали к городу, но неудачно. Да и, похоже, они особо и не стремились взять город – добыча, захваченная ими в его окрестностях, и без того была достаточна, «занеже в тех местех николи воиньские люди не бывали и брежениа тут никоторого не бе»612. Во всяком случае, как отмечал А.В. Виноградов, хан из своего лагеря под Рязанью через Басманова передал Ивану свою грамоту, выдержанную в довольно умеренном тоне613. Во всяком случае, Девлет-Гирей не ставил перед Иваном требование немедленно передать ему Казань и Астрахань, ограничившись запросом «Магмет-Киреевой дани», платить которую обязался крымскому «царю» Василий III после «крымского смерча» 1521 г. Тем самым хан намекал насчет того, что продолжение переговоров возможно.
Иван, спешно вернувшийся из вояжа, и его бояре тем временем готовились к отпору внезапно объявившемуся неприятелю. На «берег» спешно были отправлены из столицы воеводы И.П. Федоров и И.П. Яковлев, которым отдали государевых дворян, несших сменную службу в столице при царской особе. Высланные за реку воеводами сторожи, соединившись с отрядами, выехавшими на поиск противника из «украинных» городов, погромили несколько татарских загонов, искавших добычу, и взяли языков. Действия этих отрядов встревожили Девлет-Гирея, и он поторопился 5 октября уйти в Крым, не дожидаясь, пока в лагере соберется все татарское войско614.
Татарское вторжение не облегчило положение Великого княжества Литовского, но усугубило его. В Москве связали внезапное оживление литовцев по осени 1564 г. (в том же октябре литовские жолнеры, по сообщению псковского летописца, 700 конных из гарнизонов Зессвегена и Динабурга, опустошили окрестности занятого русскими Мариенбурга-Алыста, а из Трикатена литовцы напали на поместья русских детей боярских на ливонско-псковском пограничье «за Таговесью рекою», а месяцем ранее, в сентябре, ротмистр П. Сапега со товарищи совершил набег на Чернигов, но был отбит тамошними воеводами Василием Прозоровским и Фомой Третьяковым, которые в подтверждение своей победы прислали в Москву знамя Сапеги615) с приходом крымского «царя» и за невозможностью наказать последнего решили примерно покарать вдохновителя крымской агрессии – Сигизмунда II.
Царское слово с делом не расходится, и вот «царь и великий князь велел итти с Лук Великих в Литву под Озерища царю Семиону Касаевичю да бояром своим и воеводам князю Ивану Ивановичю Пронскому Турунтаю с товарищи». На этот раз под литовский форпост отправилась немалая (по нашим оценкам – до 9—10 тыс. «сабель» и «пищалей» без учета обозных слуг и посохи) 5-полковая рать с нарядом (первым воеводой которого был князь Юрий Токмаков)616. Исход этой осады был иным, чем предыдущей.
Подробности осады Озерищ русским войском неизвестны, но кое-какие детали можно почерпнуть из воеводского сеунча, пересказанного московским книжником. Осада Озерищ была недолгой, и замок был взят русскими 6 ноября 1564 г.
«приметом». При этом «державу озерицкого пана Мартина Островицского со многими королевскими дворяны и Ляхов и дрябей и земских людей многих поймали». Ротмистры пан Держинский (Деружинский, Деражинский?) и пан Прогалинский были убиты во время штурма, равно как и многие защищавшие крепость воины, литовские и польские. Русские воеводы отметили упорство, с которым оборонялся неприятель: «Которые (литовцы и поляки. – В. П.) запирались в стрелнях и в баштах и в хоромех, и те все погорели». Подожженные во время штурма Озерищи, по словам воевод, сгорели дотла, и «никаков человек из города не утек»617. Любопытный факт – во время взятия Озерищ штурмом в плен попал немецкий авантюрист Альберт Шлихтинг, позднее бежавший в Литву и оставивший записку о последних событиях в Московии и памфлет о нравах Ивана Грозного.
5. Война на истощение: кампания 1565 г
Удар, нанесенный московскими полками под занавес кампании 1564 г., был силен. Русское войско еще раз показало, что в Восточной Европе ему на тот момент нет равных в искусстве градоимства, а в литовской правящей верхушке возник новый политический кризис. «Захват Озерищ был особенно досаден на фоне блестящей победы под Улой в начале года», – отмечал А.Н. Янушкевич. «Это событие зафиксировало оцепеневшее состояние оборонительной системы княжества, – писал он дальше, – ее неспособность оперативно реагировать на внезапные действия противника (к вопросу о действительных намерениях Ивана Грозного в Полоцкой войне – особенности политического устройства Великого княжества Литовского и слабость верховной власти не оставляли Литве практически ни единого шанса в противостоянии один на один с Москвой, и то, что она все еще существовала, стоит отнести только на счет доброй воли русского царя. – В. П.)…»618 Литовские паны рады запаниковали и предложили Сигизмунду не только оставить замки Дриса, Дубровно, Сураж и Радомль и спалить их, чтобы не тратить понапрасну людей и наряд619, но и заключить с Иваном Грозным перемирие620.
Однако Сигизмунд проявил неожиданное упорство и в категорической форме отказался даже рассматривать такой вариант дальнейших действий. По его мнению, Иван Грозный, в случае если бы он, Сигизмунд, запросил бы перемирия, выдвинул бы чрезвычайно невыгодные условия его заключения. По его мнению, нужно готовиться к продолжению войны, ибо если не начать воевать должным образом в этом (т. е. 1565 г. – В. П.), «то одному Господу Богу известно, когда будут отомщены обиды наши»621.
Однако и в новом, 1565 г. настоящая война («wojna potęzna») у Вильно не задалась. Конечно, если обратиться к польским хроникам и переписке Сигизмунда с магнатами и высшими должностными лицами Польши и Литвы, то может сложиться впечатление, что 1565 г. прошел под знаком непрерывных побед польско-литовских войск над московитами. Открыли кампанию князья Богуш Корецкий и Андрей Курбский, совершившие в конце января – начале февраля 1565 г. набег на окрестности Невеля и Великих Лук. В этом походе якобы участвовало 15 тыс. литовской конницы622, хотя, безусловно, это немалое преувеличение. Во всяком случае, сам Курбский в конце 1565 г. выставил «почт» в 200 коней, примерно столько же было у князя Корецкого623, и даже если приплюсовать к этому числу беглых московитов, составивших свиту Курбского, и некоторое количество литовских служилых татар, то все равно этот конный отряд не дотягивал и до тысячи бойцов.
